Два миллиметра стали и ржавчины - [8]

- Где-то, - пожал плечами Кракли.

- Ещё скажи, что мы живые, - буркнул Йети.

- А ты ещё скажи, что мёртвые, - буркнул тот в ответ. - Хочешь, в глаз засвечу?

- Брэк, - сказал Речник. - Не о том суть.

- А о чём? - спросил Йети.

- Не кипятись, - посоветовал Речник, - чтоб кипятиться, надо что-то понимать. Я вот, честно тебе скажу, ни хрена не понимаю. Что я умер, не поспоришь. Что здесь не Рай, и не Ад, думаю, никто спорить тоже не будет. Что касается Чистилища, вряд ли это тоже оно. Водка пьянит, синяки ставятся. Не хочется проверять, можно ли тут помереть, но на Лимбо как-то не очень.

- А что нет? - спросил Йети. - Чем не вариант?

- Сколько до Суда? - спросил Речник. - Не завтра, я полагаю?

- И что?

- И то. Вечность. Чем тянуть будем?

Йети-Карапуз почесал покрытый зеленоватым мехом затылок.

- А если тут просто умираешь и снова возрождаешься?

- Якорь дать? - спросил Речник. - Если хочется проверить.

- Нет, я воздержусь, пожалуй, - признал поражение Йети.

Снова молчание потянулось над палубой.

- Я как-то цитал одну переписку в интернете, - сказал неожиданно Настырник. - Там как раз говорилось, цто такое смерть.

- Опять добро и зло? - фыркнул Йети.

- И это тозе, - кивнул Настырник, - но была есё интересная идейка.

Он вытянул ноги, потягиваясь.

- Про смерть как изменение.

- В смысле? - моргнул удивлённо Йети.

Но Настырник не ответил ему. Вместо этого он спросил Речника:

- Слусай, у тебя солярки как?

- В смысле? - спросил Речник. - На обратную дорогу и ещё чуток.

- Я отлить хоцу, - ответил Настырник.

- Я тоже, - поддержал его Кракли.

- Ну давай отольём, и я сдвинусь метров на сотню, - кивнул Речник.

Встав, он подошёл к противоположному борту, развязывая штаны.

Когда Речник заглушил двигатель, субмарина по инерции двигалась ещё метров тридцать, пока ход её не затих.

- Так что там с изменением? - дёрнул Настырника за рукав Йети.

- Там говорилось, - ответил Настырник, зачёрпывая из ведра, - цто смерть - это изменение. Вот ты был зив, - он хлебнул из кружки, - потом умер. Ты изменился.

- Допустим, - сказал Йети, - а дальше что?

- Если смерть - изменение, - сказал Настырник, - то её просто нельзя бояться.

- Чего?! - удивился Йети.

- Бояться мозно только того, - ответил Настырник, - цто будет потом. То есть если смерть - это полное прекрасение всего, то это не страсно. Выклюцили ток - цего бояться? Но вот если умер, а потом снова зыв, но по-иному, вот это и страсно.

- То есть страх - неотделимый признак жизни, - сказал Йети задумчиво. - Есть логика.

- И есть вывод, - сказал Настырник.

- Какой?

- Цто самое страсное - это изменение характера зызни. Самое вазное - как ты зыв. Цем ты зыв.

- Концептуально, - почесал в затылке Йети.

- У нас на складе светильник висел, помню, - сказал Настырник, - тязёлый, мутный такой, весь в мухах изнутри. Но мы его не цыстили. Он на такой вот проволоке висел, - Настырник показал руками с полметра, - старой, рзавой. Толсиной миллиметра два, и никто не знал, сколько там стали, а сколько - рзавцины. Ни у кого руки не доходили - всем лениво было новую проволоку искать, а эта, боялись, оборвётся, если посевелить. Так и висел - больсе тени, цем света.

Он налил в кружку спирта.

- Вот и мы как тот фонарь, - сказал он, выпив, сморщившись и шмыгнув носом - и не светим, и оборваться боимся.

- Концептуально, - повторил Йети.

Настырник снова хлебнул водки.

Они посидели ещё с полчаса, и разговор не завязывался.

Наконец Речник встал и завёл двигатель.

В обратном направлении волны казались серебряными.

- Приплыли, - сказал Речник, - дельта.

- А чей это домик? - спросил Кракли.

- Ничей, - ответил Речник, - брошенный.

- Хороший с виду домик, - сказал Кракли, - и причал славный.

- Да, - сказал Речник, - но без хозяина. Хочешь поселиться?

- Да не так чтобы, - загнул задумчиво угол рта Кракли, - мне и у себя вполне нравится.

- Угу, - кивнул Йети. - Я бы тоже не стал. Как-то одиноко тут.

Речник вздохнул и кинул шкерт с петлёй на тумбу.

Потянул, чуть дёрнул, кинул второй.

- Тяни, - сказал он Кракли - ты с виду самый трезвый.

И вручил ему носовой конец.

Сам потянул кормовой.

- Полночи прошло, - сказал Речник, садясь на причале и откупоривая флягу.

- Больше, - отозвался Йети.

- Вот тебе больше сказать нечего? - спросил Речник и покосился на него.

- Прости, - сказал Йети.

Речник отхлебнул, выдохнул.

- Извини, - сказал он Карапузу.

- Ладно, проехали, - ответил Йети, - спасибо, что вывез. Плыть было здорово.

- Он вывез, - сказал Речник, махнув головой в сторону тихо сидящего сгорбившегося Настырника, - его ночь. Да и спирт.

- Ну, вёз-то ты, - сказал Йети и достал из кармана кисет.

- Если бы не он, не повёз бы, - сказал Речник, - мы с вами чаще в суп соседу нассать готовы скорее.

Йети свернул самокрутку. Закурил, затянулся.

- Я, по-крайней мере, - добавил Речник.

Йети кинул на него короткий взгляд.

- А почему его ночь? - спросил.

- Ты видел его днём, - сказал Речник. - Кому как, а днём мне его убить хочется. Или накостылять за всю судьбу. Палкой.

- Не без такого, - сказал Йети.

Огонёк осветил его бороду.

- А что с ним ночами?

- Ночами с ним можно говорить, - ответил Речник, - в полнолуние - слушать. В полнолуние он, бывает, словно к небу подключен.