Два листка и почка - [66]

Гангу мог целыми днями смотреть на речку, следить, как падали по скалам и камням струи воды, как они пенились и кипели, низвергаясь на порогах, как широко разливались, орошая землю и принося ей желанную прохладу. Прозрачные струи омывали лодыжки у женщин, играли с детьми, вселяли бодрость в мужчин и питали склонившиеся над водой нежные растения и шуршащие камыши.

Бегущий поток представлялся Гангу символом жизни; воды несли в своем лоне все ее тяготы и заключали в себе творческое начало. Но порой он угадывал в потоке угрозу — дремлющую разрушительную силу. Эта скрытая сила могла проявиться неожиданно — и тогда горе бедным людям, которым придется испытать на себе ее неукротимую ярость! Этот страх перед стихией не очень мучил Гангу, испытавшего на своем веку столько невзгод: ожидание бед и тревог вошло у него в плоть и в кровь. И ему даже казалось, что лучше уж какой-нибудь конец, чем постоянное напряженное ожидание приближения бури.

И вот однажды, спустя несколько недель после беспорядков, эта буря разразилась.

Духота не давала Гангу спать — в середине лета в Ассаме невыносимая жара. Всю ночь над влажной притихшей землей нагромождались в небе тяжелые тучи. Люди в своих клетушках мучились, стонали и задыхались — трудно было дышать неподвижным, тяжелым воздухом.

На заре тучи надвинулись вплотную, словно сжимая в кольцо осажденную землю, их темный строй внушал страх, как картина конца мира.

Когда рассвело, подул свежий ветер — он развеял ночной туман, а люди, просыпаясь, стали жадно, всей грудью, дышать: ветер принес облегчение, и все почувствовали себя бодрей.

Свет утра наконец забрезжил, одолев ночные потемки, подавая людям надежду. Погруженная в туманную дымку равнина постепенно сбрасывала с себя ночные тени, окрашиваясь в трепетный нежно-розовый цвет.

Потом деревья, чайные кусты, трава — все окрасилось в густой зеленый цвет. И птицы запели свои песни, радуясь наступлению дня.

Но не чудесный, а злой день был уже у порога, хотя природа и встретила его со всеми почестями.

С неба надвинулся передовой отряд духов Индры[32], вооруженных громами и молнией, и нападение их было подобно оглушительной канонаде, сотрясающей землю тяжелой поступи боевых слонов, или бешеной атаке кавалерии.

Копыта небесных коней высекали искры молний на вершинах Гималаев, струи дождя лавиной обрушивались на землю. Стремительные потоки воды понеслись в долину, образуя водовороты у стволов затопленных деревьев.

Земля словно изливала потоки слез в речки и ручьи, безжалостно смывая с участков кули нежные всходы риса. В ярких вспышках молний роскошная зелень горных лесов мерцала наподобие слитков золота, холмы на юге долины сотрясались от эха оглушительных раскатов грома. Кули пробуждались ото сна в неверном свете утра — кто отягченный заботой, а кто и с легкой душой; ведь среди них были те, кого обездолил поток, и те, кому нечего было терять от наводнения.

Гнев богов не нарушил душевного покоя Гангу: он хладнокровно наблюдал за бурей, словно в этот час мучительной тревоги за урожай, утрата которого повергла бы его в отчаянье, он вдруг избавился от томившего его предчувствия еще худшей беды, от нестерпимой тяжести, теснившей грудь Гангу со времени утраты Саджани.

Шум низвергавшихся на крышу потоков понемногу стихал, и бушевавшая буря постепенно прекращалась, переходя в тихий дождь. Вместе с непогодой постепенно растворились в дымке утра печаль, страх и любовь, наполнявшие сердце Гангу.

Глава 23

Хлопоты по подготовке охоты для его превосходительства сэра Джеффри Бойда, губернатора Ассама, занимали все время мистера Крофт-Кука. Его превосходительство объявил о своем намерении совершить инспекционную поездку по чайным плантациям, особенно по тем, где произошли беспорядки, по «очагам восстания», как их обозначали в официальной переписке.

Чарльз Крофт-Кук радовался предстоящему посещению губернатора, во-первых, потому, что гостеприимство, которое ему предстояло оказать столь высокой особе, должно было неизмеримо поднять его авторитет в высшем обществе, во-вторых, из-за того, что сам Крофт-Кук, как и его превосходительство, полагал, что официальный визит, обставленный подобающей церемонией, как нельзя лучше отвечает видам двойственной политики правительства — политики твердой власти, сопряженной с отеческой заботой о благосостоянии подданных его величества.

«По глубокому убеждению покойного лорда Керзона, — писал ему по этому поводу губернатор, — азиаты падки на всякие парады и зрелища. Их короли должны быть Великими и Великолепными, а королевы подлинно Величественными и Прекрасными».

Его превосходительство, по-видимому, упустил из виду, что бог наградил его едва пятью футами роста, что он облысел, пока тянул чиновничью лямку, и, по общему признанию друзей, более походил на страхового агента, чем на магараджу Патиала, Акбара или Великого Могола, хотя и подпирал шею высокими воротничками. Супруга его, ее превосходительство леди Люси Бойд, за время долгого пребывания в Индии успела сморщиться от жары и, уж конечно, нисколько не напоминала царицу Савскую или Нурмахал.

Однако не следует упускать из виду, что его превосходительство в значительной степени воплощал в себе способность правительства Индии пускать пыль в глаза, а ее превосходительство могла в этом деле дать своему супругу не одно очко вперед. В остальном можно было вполне положиться на страх, который должен был внушить туземцам белый цвет кожи его превосходительства и его супруги.