Два часа в благородном семействе, или О чем скрипела дверь - [6]
ДЯДЯ. Опять я у нихъ оказываюсь въ Надьку влюбленъ!
ДРУГЪ ДОМА. Я, другъ мой Поль, странности любви понимаю. И снисхожу. Маргарита была простая мѣщанка, но великій Фаустъ увидалъ ее за швейною машиною и — продалъ свою душу Мефистофелю.
ДЯДЯ. Фаустъ? Нѣтъ, мой любезнѣйшій. Я себя не Фаустомъ чувствую, а скорѣе Валентиномъ.
ДРУГЪ ДОМА. Поль… Вашъ намекъ.
ДЯДЯ (демонически хохочетъ). «Возьмите ваши слова обратно!»…
ДРУГЪ ДОМА. Фи, Поль! Вы продолжаете подозрѣвать…
ДЯДЯ. Нѣтъ-съ, не подозрѣвать. Спросите племянника Мишку. Надя была съ нимъ. Между нею и Ѳедоромъ нѣтъ ничего.
ДРУГЪ ДОМА. Вы увѣрены?
ДЯДЯ. Спросите Мишку!
ДРУГЪ ДОМА (закрываетъ глаза рукою). Ужасно!.. а! ужасно!.. какой ударъ фамиліи! Бѣдная, жалкая Клодина!
ДЯДЯ. Позвольте-съ…
ДРУГЪ ДОМА (стремительно). Но, Поль, ради Бога, удержитесь: ни слова Лили. Зачѣмъ ей знать эту грязь? Она и безъ того взволнована.
ДЯДЯ. Но позвольте же.
ДРУГЪ ДОМА. И постарайтесь не быть слишкомъ суровымъ къ той… преступной. Пожалѣйте Клодину! Смирите ваше негодованіе!..
ДЯДЯ. Да позвольте же мнѣ…
ДРУГЪ ДОМА. Вооружитесь философіей. Клодинѣ тридцать девять лѣтъ. Вспомните Вольтера. «Если дѣвушекъ не выдаютъ замужъ, онѣ выходятъ сами»…
ДЯДЯ. Да чортъ же побери, наконецъ!..
МАТЬ (входитъ). Поль опять о чемъ-то ужасно кричитъ.
ДРУГЪ ДОМА. Дорогая!
МАТЬ. Еще никогда въ жизни не испытывала такой ужасной мигрени.
ДРУГЪ ДОМА. Вамъ надо на воздухъ, непремѣнно на воздухъ.
МАТЬ. Да, я приказала заложить лошадей. (Уходитъ.)
ДРУГЪ ДОМА. Я съ вами, дорогая…
ДЯДЯ. Хмъ… Любезнѣйшая сестрица.
ДРУГЪ ДОМА. Поль! Ради Бога! Предоставьте мнѣ… Я лучше васъ знаю Лили. Не надо! Р-р-р-ради Б-б-бога! (Жметъ ему руку и, уходя, шопотомъ.) Теперь издаютъ много хорошихъ книгъ. Знаете, поучительныхъ: для нихъ, падшихъ. Я сейчасъ же заѣду въ магазинъ и пріобрѣту для несчастной Клодины. (Уходитъ.)
ДѢДУШКА (снимаетъ «Новое Время» съ лица своего). А генералъ-то подрыхъ.
ДЯДЯ. Мессалина! Лукреція Борджіа! Мать Гамлета, въ сравненіи съ тобою, ангелъ правды и невинности!
ДѢДУШКА. Удивительное дѣло, Поль: отчего мнѣ во снѣ дѣвки не снятся?
ДЯДЯ. Папаша!
ДѢДУШКА. Прежде снились. Хорошихъ дѣвокъ во снѣ видалъ.
ДЯДЯ. Что ваши сны, папаша! У насъ наяву такое…
ДѢДУШКА. Ну, наяву, братъ, ау! Насъ нѣту. Былъ комъ, да уѣздился. Хо-хо-хо!
ДЯДЯ. Папаша!
ДѢДУШКА. Ну?
ДЯДЯ. На нашу семью обрушился позоръ.
ДѢДУШКА. Обрушился, такъ подыми.
ДЯДЯ. Позвольте… вы — глава!
ДѢДУШКА. Нѣтъ, братъ, я на пенсіи. Моя хата съ краю. И, пожалуйста, вы меня, старика, въ свои аферы не мѣшайте.
ДЯДЯ. Мнѣ странно, что вы подобное причисляете къ аферамъ.
ДѢДУШКА. И скоро тебя, бѣднаго, судятъ?
ДЯДЯ. Типунъ вамъ на языкъ!
ДѢДУШКА. Стало быть, не ты проворовался, — зять, что ли?
ДЯДЯ. Ни я, ни онъ. Что за фантазія!
ДѢДУШКА. Служите, чай.
ДЯДЯ. Хорошо вы, однако, насъ понимаете…
ДѢДУШКА. Казна — дворянское дѣло. Ежели одинъ при безотчетныхъ суммахъ, а другой — по народному продовольствію? Тутъ и святой украдетъ.
ДЯДЯ. Вы, папаша, изъ ума выжили.
ДѢДУШКА. Въ газетишкахъ-то, поди, цыганятъ?
ДЯДЯ. Въ нѣдрахъ рода нашего позоръ, папаша!
ДѢДУШКА. Не мое дѣло.
ДЯДЯ. Вотъ въ этихъ самыхъ стѣнахъ.
ДѢДУШКА. Наплевать.
ДЯДЯ. Дочь ваша преступна.
ДѢДУШКА. О? Неужели Клодинка сблудила? Хо-хо-хо! Ахъ, шельма! Разскажи-ка, братъ, разскажи!
ДЯДЯ. И этотъ!
ДѢДУШКА. Археологъ, что ли, какой на скелетъ ея польстился?
ДЯДЯ. Мило вы выражаетесь о дѣвушкѣ, о вашей дочери.
ДѢДУШКА. Свои люди. Жениховъ тутъ нѣтъ.
ДЯДЯ. Не о Клодинѣ рѣчь. Елена Николаевна отличаться изволятъ.
ДѢДУШКА. Эва! Новости! Ты бы еще что-нибудь объ Екатеринѣ Великой, что ли…
ДЯДЯ. Я ее выведу на чистую воду.
ДѢДУШКА. Не твой департаментъ. У Лили мужъ есть. Тебѣ-то что?
ДЯДЯ. То, что я ненавижу лицемѣріе и жестокость. Сейчасъ она — предъ всѣми нами — ошельмовала, изсрамила, выгнала изъ дома Надежду эту несчастную.
ДѢДУШКА. Да, братецъ, жаль. Совершеннѣйше жаль. Дѣвка, я тебѣ скажу, малина. Ты не зѣвай.
ДЯДЯ. У васъ, папаша, одно на умѣ! Не въ малинѣ суть, а въ томъ, что Надежда не виновата. Въ связи съ Ѳедоромъ не она оказывается, но наша блистательная Лили!
ДѢДУШКА. Врешь?..
ДЯДЯ. Пошевелите мыслями. Вѣдь, вамъ же Мишка признался!.
ДѢДУШКА. Хо-хо-хо! Зять-то, зять-то… значитъ… Рожица-то у зятя!.. Хо-хо-хо!
ДЯДЯ. Это — все ваше впечатлѣніе?
ДѢДУШКА. А это-то… другой! Какъ его, бѣса?.. Пьерка-то! Пьеръ! Хо-хо-хо! Вотъ стоеросина! Хо-хо-хо!
ДЯДЯ (глядя на генерала, и самъ начинаетъ смѣяться). Донъ Кихотъ Тогенбургъ!
ДѢДУШКА. Эрастъ Чертополоховъ!.
ДЯДЯ. Рыцарь! Трубадуръ!
ДѢДУШКА. Господинъ Сердечюинъ!
(Оба грохочутъ.)
ДЯДЯ. А мадонна-то наша?
ДѢДУШКА. Недотрога-несмѣяна!
ДЯДЯ. Пенелопа неприступная!
ДѢДУШКА. Ангелъ съ рожками!
ДЯДЯ. Хо-хо-хо-хо!
ДѢДУШКА. Хо-хо-хо-хо!
(Грохочутъ.)
ДЯДЯ. Однако, надо дѣйствовать. Во-первыхъ, негодяя Ѳедора сію же минуту — вонъ!
ДѢДУШКА. Такъ Лили и позволила тебѣ командовать въ ея домѣ.
ДЯДЯ. У меня теперь есть чѣмъ пришпилить ей языкъ.
ДѢДУШКА. Да и на чорта ли? Она другого возьметъ.
ДЯДЯ. Ну, нѣтъ-съ. Не пущу-съ. Не намѣренъ-съ.
ДѢДУШКА. Какъ не взять? Мужишко лядащій, всегда въ отъѣздѣ, дома — почитай, что не живетъ. Пьеришка этотъ только ручки лизать мастеръ. Дура на ея мѣстѣ любовника не взяла бы. Обязательно возьметъ.
Однажды в полицейский участок является, точнее врывается, как буря, необыкновенно красивая девушка вполне приличного вида. Дворянка, выпускница одной из лучших петербургских гимназий, дочь надворного советника Марья Лусьева неожиданно заявляет, что она… тайная проститутка, и требует выдать ей желтый билет…..Самый нашумевший роман Александра Амфитеатрова, роман-исследование, рассказывающий «без лживства, лукавства и вежливства» о проституции в верхних эшелонах русской власти, власти давно погрязшей в безнравственности, лжи и подлости…
Сборник «Мертвые боги» составили рассказы и роман, написанные А. Амфитеатровым в России. Цикл рассказов «Бабы и дамы» — о судьбах женщин, порвавших со своим классом из-за любви, «Измена», «Мертвые боги», «Скиталец» и др. — это обработка тосканских, фламандских, украинских, грузинских легенд и поверий. Роман «Отравленная совесть» — о том, что праведного убийства быть не может, даже если внешне оно оправдано.
В Евангелие от Марка написано: «И спросил его (Иисус): как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, ибо нас много» (Марк 5: 9). Сатана, Вельзевул, Люцифер… — дьявол многолик, и борьба с ним ведется на протяжении всего существования рода человеческого. Очередную попытку проследить эволюцию образа черта в религиозном, мифологическом, философском, культурно-историческом пространстве предпринял в 1911 году известный русский прозаик, драматург, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик Александр Амфитеатров (1862–1938) в своем трактате «Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков».
Сборник «Мертвые боги» составили рассказы и роман, написанные А. Амфитеатровым в России. Цикл рассказов «Бабы и дамы» — о судьбах женщин, порвавших со своим классом из-за любви, «Измена», «Мертвые боги», «Скиталец» и др. — это обработка тосканских, фламандских, украинских, грузинских легенд и поверий. Роман «Отравленная совесть» — о том, что праведного убийства быть не может, даже если внешне оно оправдано.Из раздела «Русь».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«К концу века смерть с особым усердием выбирает из строя живых тех людей века, которые были для него особенно характерны. XIX век был веком националистических возрождений, „народничества“ по преимуществу. Я не знаю, передаст ли XX век XXI народнические заветы, идеалы, убеждения хотя бы в треть той огромной целости, с какою господствовали они в наше время. История неумолима. Легко, быть может, что, сто лет спустя, и мы, русские, с необычайною нашею способностью усвоения соседних культур, будем стоять у того же исторического предела, по которому прошли теперь государства Запада.