Душа за работой: От отчуждения к автономии - [14]
Структура видимого это определённая форма, которую процесс познания придаёт не только своим собственным механизмам и своему собственному содержанию (чисто эпистемологического свойства), но также и тому миру, который он вычленяет [ritaglia – буквально «вырезает». – Примеч. перев.] и делает именно зримым. Метафора видения как процесса декупажа видимого мира позволяет нам, по сути дела, перейти к проблематике познания как производства (она занимает центральное место в учении Альтюссера). Интерпретация познания как производства имеет значимые последствия; следует признать, что не все они были приняты во внимание Альтюссером. Первая из них носит сугубо гносеологический характер и касается способа присвоения мира сознанием (мир при этом трактуется как «мир сознания»):
Речь, таким образом, идёт о производстве в точном смысле этого слова. На первый взгляд, смысл этот таков: сделать всё латентно существующее явным. Но на самом деле под производством следует понимать трансформацию того, что в известном смысле уже существует (дабы придать пред существующей первоматерии форму предмета, обладающего определённым назначением). Указанный тип производства в двух разных смыслах, что неизбежно придаёт производственному процессу форму круга, есть производство знания^.
В данном случае Альтюссер исходит из стремления Маркса отвергнуть отождествление реального предмета с предметом познания (и напротив, в философии Гегеля подобного рода отождествление носит программный и открыто сформулированный характер). Познанный предмет это результат специфического, вполне определённого типа производства.
«Введение» 1857 года к тому произведению Маркса, которое известно под названием Grundrisse и которое официально именуется «Очерк критики политической экономии», является обязательным к изучению источником для тех, кто стремится понять механизмы функционирования познания как производства. В этом «Введении» Маркс пишет следующее:
Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. <… > Гегель поэтому впал в иллюзию, понимая реальное как результат себя в себе синтезирующего, в себя углубляющегося и из самого себя развивающегося мышления, между тем как метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его как духовно конкретное. Однако это ни в коем случае не есть процесс возникновения самого конкретного. <…> Для сознания (а философское сознание именно таково), для которого постигающее в понятиях мышление есть действительный человек и поэтому только постигнутый в понятиях мир как таковой есть действительный мир. <…> Конкретная целостность, в качестве мысленной целостности, мысленной конкретности, действительно есть продукт мышления, понимания; однако это ни в коем случае не продукт понятия, размышляющего и саморазвивающегося вне созерцания и представления, а переработка созерцания и представлений в понятия. Целое, как оно представляется в голове в качестве мыслимого целого, есть продукт мыслящей головы, которая осваивает мир исключительно ей присущим образом – образом, отличающимся от художественного, религиозного, практически духовного освоения этого мира. Реальный субъект остаётся, как и прежде, вне головы, существуя как нечто самостоятельное, и именно до тех пор, пока голова относится к нему лишь умозрительно, лишь теоретически. Поэтому и при теоретическом методе субъект, общество, должен постоянно витать 25 в нашем представлении как предпосылка.
В этом фрагменте мы обнаруживаем двойную смену исследовательской перспективы, причём выраженную с замечательной чёткостью. Во-первых, Маркс утверждает, что конкретное есть продукт абстрагирующей деятельности. Иначе говоря, то, что мы считаем конкретным, мир в его мыслимой конкретике, на самом деле представляет собой продукт способности интеллекта вообразить себе конкретное, то есть продукт умственной способности. На первый взгляд данное рассуждение может показаться идеалистическим. Но это не так: ведь когда Маркс заводит речь о конкретном и умственном, он отнюдь не имеет в виду отношения между реальным и тем, что порождено рассудком. «Конкретное» в понимании Маркса есть реальная целостность как проекция мыслительного процесса. А «мыслящая голова» в его понимании – это вовсе не кантовское чистое «я», но вместе с тем и не гегелевский Субъект, который становится Духом. «Мыслящая голова», по Марксу, есть продуктивный труд по созданию реальности, то есть проективный труд.
В то же время, добавляет Маркс, «реальный субъект» (историческая и материальная данность, определяющая себя в форме субъекта) сохраняет свою устойчивость благодаря автономии по отношению к «мыслящей голове». Разумеется, Маркс не ставит здесь под сомнение онтологический приоритет материи. Напротив, он имеет в виду, что в процессе своего становления (биологического, исторического, нацеленного на установление многообразных связей) материя производит проективную деятельность, мыслительную деятельность, которая вырабатывает то, что мы могли бы назвать конкретной целостностью, иначе говоря, такую форму мира, которая не предстоит мыслительной деятельности, не предстоит продуктивному труду мысли. Мир оказывается результатом психодинамического взаимоналожения бесчисленных проективных сдвигов, приводимых в действие умственной деятельностью под воздействием социально-исторических факторов.
Книга итальянского социолога Ф. Берарди посвящена феномену массового убийства и самоубийства в современном мире. Почему мальчик приходит в школу и убивает своих учителей и одноклассников, почему однажды вечером мужчина решает расстрелять людей в кинотеатре во время сеанса «Бэтмена», что подтолкнуло Брейвика к убийству 71 человека? Почему, несмотря на рост уровня жизни и безграничный прогресс, число самоубийств в развитых странах растет год от года и преимущественно среди молодого поколения?Автор рассматривает социальные истоки и предпосылки этих явлений в нашей повседневной жизни.
Парадоксальному, яркому, провокационному русскому и советскому философу Константину Сотонину не повезло быть узнанным и оцененным в XX веке, его книги выходили ничтожными тиражами, его арестовывали и судили, и даже точная дата его смерти неизвестна. И тем интереснее и важнее современному читателю открыть для себя необыкновенно свежо и весело написанные работы Сотонина. Работая в 1920-е гг. в Казани над идеями «философской клиники» и Научной организации труда, знаток античности Константин Сотонин сконструировал непривычный образ «отца всех философов» Сократа, образ смеющегося философа и тонкого психолога, чья актуальность сможет раскрыться только в XXI веке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
Во второй том Сочинений вошли его главные произведения 1449—1464 гг. «Апология ученого незнания», «О видении бога», «Берилл», «О неином», «Игра в шар», «Охота за мудростью» и др. На почве античной и средневековой традиции здесь развертывается диалектика восхождения к первоначалу, учение о единстве мира, о человеке как микрокосме и о цели жизни.
I. Современный мир можно видеть как мир специалистов. Всё важное в мире делается специалистами; а все неспециалисты заняты на подсобных работах — у этих же самых специалистов. Можно видеть и иначе — как мир владельцев этого мира; это более традиционная точка зрения. Но для понимания мира в аспектах его прогресса владельцев можно оставить за скобками. Как будет показано далее, самые глобальные, самые глубинные потоки мировых тенденций владельцы не направляют. Владельцы их только оседлывают и на них едут. II. Это социально-философское эссе о главном вызове, стоящем перед западной цивилизацией — о потере ее людьми изначальных человеческих качеств и изначальной человеческой целостности, то есть всего того, что позволило эту цивилизацию построить.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.