Дурман-трава - [23]

Остановились на ночлег неподалеку от обнажения, на лесовой галечной косе, продуваемой ветром. Терентий обнаружил много свежих следов, пересекавших косу вдоль и поперек: снежных баранов, оленей, медведей. Река растекалась на широкие протоки: сквозную и слепую. Звери в этом месте переходят реку вброд.

Костер Терентий развел споро — на галечной косе было много наносного сушняка. Тем временем Ирина трепала, потрошила и палила уток. От костра пошел запах пали, вскоре забурлил в кастрюле бульон.

Натаскали кедрового стланика, сверху еще настелили березовых тонких веток. Терентий, к недоумению Ирины, поставил две палатки. Поели, посидели у «камелька», попили чайку с жимолостью.

— Кто-то еще подойдет? — спросила. Ирина, глядя на палатки.

— Нет-нет, — сказал в замешательстве Терентий. — Я беспокойно сплю… встаю ночью…

— Беспокой ради бога, — удивилась она. — Мне беспокойство на пользу. — И улыбнулась неотразимо.

— Не могу с вами в одной палатке спать, привык один, душно мне. Видите ли, я встану часа в три-четыре на рыбалку, — привел он, как ему казалось, самый веский аргумент, но и тот не помог. Лицо Ирины стало недовольным. Кажется, это ее доконало. Она, фыркнув, обиженно отвернулась и полезла в свою двухместную палатку. Он пропихнул туда же ружье. — Это для спокойствия. Если зверь будет тревожить…

Она не ответила. Он дал лошадям по миске овса и но ломтю хлеба. Привязал их на длинных постромках к торчащему из громадного залома на берегу стволу, почти что отполированному, окоренному в паводок на бурных перекатах.

Проснулся он от плача, который доносился от Ирининой палатки. Он выбрался из теплого спальника.

— В чем дело?

— Одна боюсь!.. Там кто-то ползает…

— А ружье?

— Стрелять не умею, — сказала она и всхлипнула.

Терентий перетащил спальник в ее палатку. «Вот тебе и боевая питерская дева, которой море по колено…» Забрался в спальный мешок. Ирина подкатилась под, его бок и моментально заснула, тихо посапывая, как ребенок. Он подумал о Майе, о прекрасных ее лесовых глазах, вспомнил, как она разулась и закатала брюки…

— Майя… — зашептал он и тут же вышел из сладостной полудремы. Он тихо выполз прямо в спальнике из палатки. Лежа на галечнике, уставившись в тоске на звезды, долго еще не мог заснуть.

Утром пошли на маршрут. К левому обрывистому берегу — путь не долгий. Скальные обнажения тянулись здесь на несколько километров. Он смотрел, как Ирина записывала в пикетажную книжку: «Чередование сланцев, алевролитов, песчаников мелкозернистых, дайки…» Потом он скалывал эти самые дайки и сланцы, а она что-то говорила об одном из заседаний, где крупный ученый не сдержался и набил морду другому, убеждая того, что возраст здешних пород не триста, а всего шестьдесят миллионов лет, и все же не убедил того в своей правоте…

— Да бог с ними, с научными спорами… — сказал он равнодушно, лишь отчасти догадываясь, о чем речь. — Вы не сорвитесь в воду… — Уже с утра к тоске по Майе прибавилось и другое беспокойство: навязчивая мысль о нелепой краже и вчерашнем разговоре с Нилычем и Северьяном… День тянулся томительно долго, образцы отбирались на разных уровнях, потом Ирина долго что-то записывала в книжку, а он безучастно сидел рядом и молчал…

Где-то в верховьях прошли обильные дожди. Когда они вернулись на косу, увидели, что лошади беспокойно натягивали арканы, река подобралась совсем близко. Терентий перевел их на высокое место к перешейку, а после ужина — и дальше, на соседний высокий зеленый мыс.

Ночью вода поднялась еще немного, а затем пошла на убыль.

И опять новый день тянулся монотонно. Терентий занимался по хозяйству: жарил уток, начиненных жимолостью, над костром развесил вялиться рыбу, варил уху из хариусов, пойманных на зорьке… Утиное мясо было вкусным, рыбой не пахло, и все же жевал он его как мякину, тоскливо глядя на увлеченную едой Ирину.

Потом он долго отскабливал кастрюлю, хотя и надобности в этом не было, перекладывал с места на место отобранные в маршруте образцы, уложенные в отдельные мешочки. Ирина, подсев рядом на спальник, расстеленный у палатки, томно потянулась и легла, положив голову ему на ноги. «Напасть!» — подумал он и поднялся. Попытался улыбнуться. Потом, сославшись на раздавшееся издали ржанье Прони, пошел к лошадям.

На четвертые сутки заморосил дождь. Вернулись из маршрута рано. Сидя под тентом, камерили: Терентий автоматически бездумно вытягивал из мешочков образцы, приклеивал к камням квадратики пластыря, ставил порядковые номера, заворачивал камни в пергамент, потом снова укладывал их в мешочки, а те — во вьючные сумки.

К вечеру, когда все камни были запакованы, он отправился вниз по течению по пологому берегу реки, думал поймать немного рыбы, но здесь вода была мутна, много плыло вывороченных коряг и целых деревьев. И все же при впадении чистого ручейка, что в трех километрах ниже косы, ему удалось надергать десятка три хариусов на блесенку-жучка.

Утром вышли в направлении базы и только поздно вечером были там. Когда подходили к палатке Саши-лаборантки, Ирина вдруг выпалила:

— Знала бы, что такой дурак, попросила бы у начальника другого помощника. — И, люто сверкнув глазами, отогнула полог, сунула в палатку голову.