Дунай - [140]

Матоас (Румыния)

1. Дорогой зла

Мост длиной 2224 метра, переброшенный через Дунай и болгаро-румынскую границу между Русе и Джурджу, так называемый Мост дружбы, — второй по длине в Европе после моста через реку Тахо в Лиссабоне. Древний летописец Григоре Уреке утверждал, что по румынской земле пролегает «дорога зла», то есть нашествий, которые на протяжении столетий обрушивались на Европу с востока. Не только нападения языгов, роксоланов, аварцев, половцев или печенегов, но и обычные разногласия и непонимание способны нанести жизни кровавые раны. Возможно, стоит научиться смирению перед проходящим и увядающим временем: подобное смирение восхищало Замфиреску, поэта румынской деревни, в крестьянах, которые, сталкиваясь с очередным непонятным поворотом судьбы, спокойно говорили: будь что будет.

Рассуждая о румынской душе, не только поверхностные риторы, но и сентиментальные стихоплеты всегда подчеркивают в ней покорность своей участи. Даже Михаил Садовяну, крепкий прозаик, создатель национальной эпопеи, в написанном в 1905 году рассказе утверждал, что в характере его народа — мириться с судьбой; Чоран восхвалял призвание румын носить цепи, тихое смирение, с которым они принимают «благородное звание раба». Склоненную голову не рубят — с гордостью гласит румынская пословица; Джордже Кошбук, крестьянин, поэт-патриот, в канцоне «Против угнетателей» говорит: «Мы дрожали от угроз, / Нам плевки сносить пришлось, / Мы сгибали спины. / Трудный жребий выпал нам: / Страх с позором пополам!»[109]

Начиная с народной баллады «Миорица», восхваляющей граничащее с самопожертвованием смирение, ответ «да», который румыны неизменно дают судьбе, воспевается как проявление миролюбия и природной незлобивости. Выражающая официальную идеологию «История румынского народа», созданная группой ученых под руководством академика Андрея Оцетя, обнаружила проявления «человечности», свойственную «трудолюбивому, глубоко демократическому народу», никогда не стремившемуся покорить другие народы, еще в Дакии эпохи Децебала — гениального, наводившего ужас противника Траяна; при этом румынские историки рассматривают проведенное царем Буребистой в I веке до нашей эры объединение Дакии как первый шаг не только на пути к социализму вообще, но и к режиму Чаушеску в частности.

Нежная, трогательная идиллия дорога и независимым ученым: опубликованная недавно история Румынии Дину Джуреску, восстанавливающая события многих столетий, наполнена гармонией природы и дыханием лесов, о которых рассказано на первых страницах, бесконечное течение жизни соответствует историческому процессу становления и старения. Этот нежный, полный гармонии пейзаж видел трагедии и насилие; в своих романах Захария Станку описывает темный гневный Дунай, вокруг которого кипят борьба и история, он рассказывает о голодных босоногих крестьянах, изуродованных рабством, но готовых восстать, как в 1907 году, с огнем и мечом, проявив мудрость и не позволив себя обмануть прячущемуся под маской судьбы угнетению.

Дорога зла, как называл ее летописец, дорога кривых мечей и гетов, перекрещивающаяся с римской дорогой, дорога македонской пехоты, которая, как гласят донесения Арриана, пересекала Дунай и шла дальше, вперед, приминая длинными копьями высокие, густо растущие стебли пшеницы, чтобы проложить путь кавалерии, дорога железного меча, которому скифы поклонялись как божеству, дорога похищенных турками юношей и девушек и османского «деревянного» ига, которое, как говорил историк Михай Череи, принимали за «железное»; дорога зерна и камыша, которые приказал сжечь правитель Молдавии Стефан Великий перед наступлением Мехмеда II, дорога замученных, истязаемых крестьян, грабежа и резни, рабства и насилия. Как сказано в одном из стихотворений Кошбука, «нас держали и держат в узде».

Зло — это исторический эксцесс, перекресток или остановка по требованию на пути всемирной истории, Weltgeschichte, вдоль которого безостановочно работают скотобойни, причем не только на главных остановках. Канцлеру Крайскому приписывают прозвучавшие несколько лет назад слова о том, что Австрия вышла из истории и страшно этому рада. Всякий достойный наследник или эпигон Габсбургов чувствует себя неловко в великом театре мира, на подмостках всемирной истории, куда его отправили играть проходную роль капризные силы — гении и духи волшебной народной венской комедии. Менее раскованный, чем Тамино[110], сомневающийся в покровительстве добрых высших сил, наш актер и рад бы сойти со сцены, он все старается, не привлекая внимания, разглядеть за кулисами выход.

Впрочем, здесь не столько идешь к выходу из театра, сколько утопаешь в мягкой, рыхлой земле — будто ступаешь по опавшим и почти сгнившим листьям, которые скользят под ногами, и подошва увязает в другом, лежащем глубже слое прошлогодних листьев, рассыпавшихся и превратившихся во влажный перегной. Выдающийся историк Николае Йорга, которого можно назвать румынским Бенедетто Кроче, восстанавливая путь, проделанный его страной и культурой, пытался докопаться до того, что он называет непроницаемыми глубинами народной жизни, не оставившими памяти о себе ни в письменных источниках, ни в документах, написанных учеными мужами и представителями образованных классов, но сохраняющимися в обычаях и привычках, в повседневных действиях, которые уходят корнями в прошлое.