Думать / Классифицировать - [6]

Шрифт
Интервал

2.2. Книги, которые очень легко расположить

Большие тома Жюля Верна в красных переплетах (будь то оригинальные издания «Этзель» или переиздание «Ашэт»), книги очень большие или очень маленькие, путеводители «Бедекер», книги редкие или считающиеся таковыми, книги переплетенные, тома из коллекции «Плеяда», «Презанс дю Фютюр», романы издательства «Минюи», серии («Шанж», «Текст», «Ле Летр Нувель», «Ле Шмен»), журналы, когда их не меньше трех номеров, и т. п.

2.3. Книги, которые не очень трудно расположить

Книги о кино, будь то эссе о режиссерах, альбомы о звездах или сценарии фильмов; южно-американские романы, труды по этнологии, психоанализу, кулинарные книги (см. выше), справочники «боттэн» (возле телефона), книги немецких романтиков, книги серии «Que sais-je?» (вопрос, ставить ли все выпуски вместе или относить их к той области знаний, которую они затрагивают) и т. д.

2.4. Книги, которые никак невозможно расположить

Все остальные, например, журналы, представленные всего лишь одним номером, или «Русская кампания 1812 года» Клаузевица, в переводе с немецкого, капитана Бегэна, командира 31-го драгунского полка, по разрешению Генштаба, с картой (Paris: Librairie militaire R. Chapelot et Cie, 1900), или 6-я брошюрка 91-го тома (ноябрь 1976) «Publications of the modern Language Association of America» (PMLA) с программой 666 рабочих собраний ежегодного конгресса вышеуказанной ассоциации.

2.5. Подобно вавилонским библиотекарям Борхеса, выискивающим книгу, которая даст им ключ ко всем остальным книгам, мы колеблемся между иллюзией завершенности и головокружительным провалом неуловимости; во имя завершенности нам хочется верить, что существует единый порядок, способный незамедлительно привести нас к познанию; во имя неуловимости нам хочется думать, что порядок и беспорядок — два слова, означающие случай.

Возможно, и то и другое всего лишь уловки, обманки, призванные скрыть ветхость книг и систем.

Во всяком случае, вовсе не плохо, если, находясь между двумя этими полюсами, наша библиотека будет иногда служить еще и памяткой для нас, закутком для кошки и кладовкой для чего угодно.

Читать: социофизиологический очерк[13]

Нижеследующие страницы не более чем заметки: больше интуитивный, чем организованный набор разрозненных фактов, отсылающих лишь в исключительных случаях к определенным знаниям; они принадлежат скорее к тем плохо разграниченным областям, к тем оставленным под пар полям описательной этнологии, о которых Марсель Мосс упоминает в своем введении в «техники тела» (см. «Социология и антропология»[14])и которые, будучи отложенными в рубрику «разное», составляют жизненно необходимые зоны, о которых известно лишь то, что о них мало что известно, но где предположительно можно много что обнаружить, если обратить на них хоть ка-кое-то внимание. Это факты заурядные, обойденные молчанием, оставшиеся в стороне, само собой разумеющиеся; однако они описывают нас, даже если мы, как нам кажется, можем обойтись без того, чтобы описывать их, гораздо острее и актуальнее, чем большая часть институтов и идеологий, которыми обычно кормятся социологи, они отсылают к истории нашего тела, к культуре, которая смоделировала наши движения и позы, к образованию, которое сформировало нашу моторику в не меньшей степени, чем нашу психическую деятельность. Мосс уточняет, что это затрагивает ходьбу и танец, бег и прыжки, виды отдыха, технику ношения и бросания, манеры поведения за столом и в кровати, знаки уважения, меры личной гигиены и т. д. Это относится и к чтению.

Чтение — это действие. Мне хотелось бы поговорить об этом действии и только о нем, о том, из чего оно складывается, что его окружает, а не о том, что именно оно производит (чтение, читаемый текст) и что ему предшествует (предпочтения написания, предпочтения издания, предпочтения печатания, предпочтения распространения и т. д.); в общем, нечто вроде экономики чтения и ее аспекты: эргологические (физиология, мышечная работа) и социоэкологические (пространственно-временное окружение).

Все современные критические школы уже несколько десятилетий делают акцент на том, как писать, на делании, на пойэсисе. Рассматривается не сакральная майевтика, не пойманное на лету вдохновение, а то, что выводится черным по белому, текстура текста, пропись, след, графическая буквальность, мышечная работа, пространственная организация письма, орудия письма (перо или кисточка, пишущая машинка), его носители (Вальмон Президентше де Турвель: «Даже стол, на котором я вам пишу, впервые для этого употребленный, превращается для меня в священный алтарь любви…»[15]), его коды (пунктуация, красные строки, реплики и т. д.), его автор (пишущий писатель, места и ритм его работы; те, что пишут в кафе, те, что работают ночью, те, что работают на заре, те, что работают по воскресеньям и т. д.).

Мне кажется, подобным образом следовало бы изучить и явление, происходящее вследствие этого производства: освоение текста читателем. Здесь следует рассматривать не воспринимаемую информацию, а восприятие информации на ее простейшем уровне, изучать то, что происходит, когда мы читаем — взгляд падает на строчки и перемещается, — а также все то, что сопровождает его перемещение; чтение вновь становится тем, чем оно было изначально: в результате движений тела, активизации некоторых мышц, различных комбинаций положения тела, последовательных операций, временных решений и всей совокупности стратегий, встроенных в континуум социальной жизни, мы не читаем невесть как, невесть когда, невесть где, даже если читаем невесть что.


Еще от автора Жорж Перек
Антология современной французской драматургии. Том II

Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.


Исчезновение

Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.


Просто пространства: Дневник пользователя

На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.


Человек, который спит

Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.


Вещи

рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.


Кондотьер

Рукопись романа долгое время считалась утраченной. Через тридцать лет после смерти автора ее публикация дает возможность охватить во всей полноте многогранное творчество одного из самых значительных писателей XX века. Первый законченный роман и предвосхищает, и по-новому освещает всё, что написано Переком впоследствии. Основная коллизия разворачивается в жанре психологического детектива: виртуозный ремесленник возмечтал стать истинным творцом, победить время, переписать историю. Процесс освобождения от этой навязчивой идеи становится сюжетом романа.


Рекомендуем почитать
Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца!

В этой работе мы познакомим читателя с рядом поучительных приемов разведки в прошлом, особенно с современными приемами иностранных разведок и их троцкистско-бухаринской агентуры.Об автореЛеонид Михайлович Заковский (настоящее имя Генрих Эрнестович Штубис, латыш. Henriks Štubis, 1894 — 29 августа 1938) — деятель советских органов госбезопасности, комиссар государственной безопасности 1 ранга.В марте 1938 года был снят с поста начальника Московского управления НКВД и назначен начальником треста Камлесосплав.


Как я воспринимаю окружающий мир

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Возвращенцы. Где хорошо, там и родина

Как в конце XX века мог рухнуть великий Советский Союз, до сих пор, спустя полтора десятка лет, не укладывается в головах ни ярых русофобов, ни патриотов. Но предчувствия, что стране грозит катастрофа, появились еще в 60–70-е годы. Уже тогда разгорались нешуточные баталии прежде всего в литературной среде – между многочисленными либералами, в основном евреями, и горсткой государственников. На гребне той борьбы были наши замечательные писатели, художники, ученые, артисты. Многих из них уже нет, но и сейчас в строю Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Василий Белов, Валентин Распутин, Сергей Семанов… В этом ряду поэт и публицист Станислав Куняев.


Гласное обращение к членам комиссии по вопросу о церковном Соборе

«…Церковный Собор, сделавшийся в наши дни религиозно-нравственною необходимостью, конечно, не может быть долгом какой-нибудь частной группы церковного общества; будучи церковным – он должен быть делом всей Церкви. Каждый сознательный и живой член Церкви должен внести сюда долю своего призвания и своих дарований. Запросы и большие, и малые, как они понимаются самою Церковью, т. е. всеми верующими, взятыми в совокупности, должны быть представлены на Соборе в чистом и неискажённом виде…».


Чернова

Статья посвящена положению словаков в Австро-Венгерской империи, и расстрелу в октябре 1907 года, жандармами, местных жителей в словацком селении Чернова близ Ружомберока…


Инцидент в Нью-Хэвен

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Проводы Пятого солнца

Путевые заметки о Мексике.


Инкогнито проклятое, или Дело наше веселое

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мое свидетельство миру. История подпольного государства

Автор, герой польского сопротивления, правдиво и без излишнего надрыва повествует о событиях Второй мировой войны, свидетелем которых стал, по ходу неизбежно затрагивая болевые точки в русско-польских отношениях. Переводчик и автор вступления Наталья Мавлевич убеждена: «это свидетельство должно наконец прозвучать и по-русски».


Верна

Рассказ американского писателя Пола Гэллико(1897–1976) «Верна» — незамысловатая и в то же время глубокая и трогательная история молодой девушки, мечтающей о театральной карьере. Все это — на фоне событий Второй мировой войны. Перевод Олега Дормана.