Духовно ориентированная психотерапия - [9]

Можно по-разному называть такое восприятие. Хайдеггер называл его «настроением» (настроем), открывающим дорогу к «фундаментальным настроениям», Кьеркегор — «первичным восприятием», Гуссерль — «живым восприятием». Ясперс писал о символах, шифрах, открывающих реальную жизнь. Я такое восприятие называю «новоявленным». Сознание, протекающее в этот момент, Ж. П. Сартр обозначает как «иррефлекторное», когда в него не надо допускать мышление. По его словам надо «застать мысль на месте преступления». Для психотерапевта такой подход может использоваться как установка при контакте с пациентами до применения каких-либо техник. Пациент в данном случае воспринимается сразу на нескольких уровнях и по разным каналам, начиная от психических сознательных, бессознательных и заканчивая биологическими, возможно, и энергетическими.

Появляется и новый тип коммуникации — интерсубъективный, когда субъективное взаимодействует с субъективным.

Для начинающего психотерапевта установлению неформального контакта может помочь прием «подстройки». Имеегся в виду не «подстройка» под ведущую модальность, а нахождение «общих точек» при сборе анамнеза. Этими точками могут быть похожесть пациента на близко значимых для врача людей (родственники, друзья), общие интересы (рыбалка, дача, поэзия), общие место и время проживания (землячество, эпоха), нахождение у пациентов чего-либо привлекательного, детского, незащищенного. Одним словом, должна произойти «узнаваемость» (термин мой — А.И.) и принятие пациента всей душой с искренним интересом к нему, состраданием и желанием помочь.

Задача психотерапевта состоит в том, чтобы через истинное, духовное человек достиг своего динамического существования, экзистенции, которая является вечно меняющимся гештальтом. Собственно и слово 1о exsist обозначает «выделяться, возникать, появляться», то есть человек воспринимается в становлении, осуществлении, в бытие (to be — быть). В таком случае человек, уходя от «поверхностей» жизни, обретает свободу, смысл жизни и в своём развитии постоянно реализует свои потенциалы, поведение его становится не надуманным, а спонтанным.

В периоды кризисов, когда в структурах человечества растёт напряжённость, происходят глубинные сдвиги и поверхностные выбросы. В этих выбросах можно увидеть не только грязь и пепел, но и самый, что ни есть драгоценный материал — духовность. В настоящее кризисное время люди, как в общественной, так и в частной жизни приходят к выводу, что через один интеллект всех проблем не решить, что интеллект обладает принципом недостаточности. У всех своих пациентов я выясняю их позиции по отношению к духовно-трансцендентному. Эти опросы привели меня к выводу, что атеистов мало, примерно 7—8%. У большинства из них работает «принцип упорства» (У. Джемс), как разновидность психической защиты, у других проявляется глухота к некому всемирно звучащему камертону.

Представим два потока людей, ищущих духовности. Один поток идёт по веками протоптанной дороге в церковь, другой поток, в котором людям претят церковные догмы, обряды, вера в чудеса и загробную жизнь, пойдут к нам, психотерапевтам и психологам. И если в первом случае есть богатый опыт, каноны, учения отцов церкви, на которые можно сослаться как на неоспоримую истину, то во втором случае мы должны быть готовы принять людей и вместе с ними найти ответы на вопросы: «Для чего мы живём? В чём смысл жизни? Как стать простым и настоящим?». Без экзистенциальных и онтологических подходов на эти вопросы не ответить, ведь часто конфликт существует между тем, какое есть бытие, каким человек его хотел бы видеть, и каким оно могло быть.

Есть ещё один поток людей ищущих, но он, чаще всего, как в лабиринте, ведет по ложному пути. Я имею в виду продолжающееся (в данный период не так выраженное) увлечение восточными учениями и практиками. Люди с доверчивостью детей идут к различного рода гуру, легковерно заглатывают их откровения, принимают асаны, медитируют, толком не понимая медитации и даже начинают есть, пить, дышать не по-нашему. При этом не понимают, что тем самым они разрушают свою культуральную оболочку, отрываются от своих корней-архитипов. Их учат не идти на проблемы и разрешать их, а уходить от проблем, как будто они от этого исчезнут. Прививается такой вот жизненный «пофигизм». Кроме того, возникает зависимость от гуру — «импритинг-синдром» — и группы, особенно, когда занятия сопровождаются движениями, музыкой, потому что при этом происходит подпитка выбрасываемыми в кровь внутренними наркотиками-эндорфинами. Создается ощущение радости, братства, вечно длящегося праздника. В некоторых случаях при выраженном экстазе подсознание, по К. Юнгу, «затапливает» сознание, теряется идентификация и манифестируются психозы. Это я наблюдал и сам, будучи в группе по трансцендентальной медитации, и у себя на приёме, когда принимал пациентов, посещающих аналогичные группы.

Я бы не хотел, чтобы меня приняли за врага Востока, — восточные учения расширяют горизонты наших знании, дают иные углы видения, в них находится много общих точек с Западом. Лично я и сам использую в своей работе некоторые положения даосизма и дзен-буддизма. Но я против прельщения легковерных, потому что мы взращены на христианской морали и культуре, а подняться над ними без вреда для себя могут позволить себе редкие, очень и очень выдающиеся личности.