Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые - [36]
– Ah! – сказал он по-французски. – Il en voulait a ma vie, – a la barriere.
Четверная дуэль с участием А.С. Грибоедова
То есть: хотел лишить меня жизни, так вставай теперь к барьеру! Делать было нечего, и Шереметев подошел. Некоторые из бывших при дуэли стали просить Завадовского, чтобы он пощадил Шереметева.
– Я прострелю ему ногу для науки, – отвечал он.
Шереметев вслушался в эти переговоры и крикнул:
– Ты должен убить меня, или, рано или поздно, я тебя убью!
И тогда Завадовский выстрелил по-настоящему. Шереметев получил пулю в живот, что означало в те времена практически верную смерть. Шереметев упал навзничь и «стал нырять по снегу, как рыба». Это подлинное выражение доктора Тона, очевидца дуэли, рассказавшего потом все эти подробности.
Поручик П.П. Каверин, присутствовавший на дуэли, подошел к раненому и сказал ему:
– Что, Вася, репка?
Сказал он это иронически в смысле: «Что, не понравилась закуска?»
Якубович, специалист по дуэлям, вытащив пулю, протянул ее Грибоедову со словами:
– Это – для тебя.
Впрочем, из-за трагического исхода схватки первой пары вторая дуэль была отложена.
Умирающего Шереметева привезли на квартиру к Истоминой. Так он просил. Через три дня он умер. Ему было всего двадцать семь лет. Отец его, возмущенный «глупостию дуэли сына своего из-за танцорки», признал его виновным в собственной смерти и лично просил императора Александра I не наказывать графа Завадовского.
А в жизни Истоминой после этого произошел крутой перелом. Над кроватью ее появился медальон, подаренный когда-то Василием. И имя ее никогда больше не связывали ни с одним определенным поклонником. Более того, единственная из всех балерин, Истомина никогда не была больше ни у кого на содержании, и сцена стала ее единственной страстью.
Что же касается Якубовича, то он извинился перед Грибоедовым, что им теперь стреляться невозможно, и они отложили свои расчеты до «лучших времен». Однако такая возможность им в Санкт-Петербурге уже не представилась. Дело в том, что Якубовича, как главного зачинщика поединка, арестовали и потом выписали из гвардии и перевели прапорщиком на Кавказ – в Нижегородский драгунский полк.
Что же до Александра Петровича Завадовского, то он был тихо отправлен за границу. Однако по возвращении друзья-офицеры не приняли его. И единственным занятием графа стала карточная игра. И что удивительно: отец Завадовского оказался похоронен рядом с могилой Шереметева, так что, приходя к отцу, граф всегда натыкался на могилу убитого им кавалергарда.
Что же касается второй дуэли, то она состоялась лишь осенью 1818 года. Дело в том, что Якубович был переведен в Тифлис, и там же оказался проездом и Грибоедов, направляясь с дипломатической миссией в Персию.
Как уже говорилось, Александр Иванович Якубович был прапорщиком в Нижегородском драгунском полку, а этот полк считался привилегированным (его даже иногда называли «кавказской гвардией»). С одной стороны, в него традиционно вступали кавказские аристократы, а с другой – переводились проштрафившиеся столичные офицеры. Известный военный историк С.А. Панчулидзев говорил об этом полку как о месте сбора разжалованных за дуэли в 1810-1820-х годах. Но и позже Нижегородский полк сохранил эту свою репутацию: например, в нем оказался сосланный на Кавказ М.Ю. Лермонтов.
П.В. Анненков в своей книге о Пушкине описывает Якубовича так:
«Дуэли были тогда в полном ходу. Дуэлей искали. Кто тогда не вызывал на поединок, и кого тогда не вызывали на него?! Напрашиваться на историю считалось даже признаком хорошей породы и чистокровности происхождения, что помогало многим, употребляя один этот прием, скрывать долго ничтожество своего ума и характера. Человек, сделавший из дуэли свою специальность, известный Якубович, пользовался необычайной популярностью в свете и приобрел в воображении молодых людей размеры и очертания почти что эпического героя, хотя его малое понимание себя и своего времени, его наклонность к фразе в словах и поступках не давали ему особенного на то права».
Грибоедов понимал, что вольно или невольно, но именно он способствовал предыдущему трагическому поединку, закончившемуся гибелью Василия Шереметева, и теперь боялся стать причиной еще одной смерти. В своей «Оде на поединки» Грибоедов писал:
Рассуждая так, Грибоедов пытался вразумить Якубовича, но поскольку тот изобрел легенду о своей клятве отомстить за умершего друга и был решительно настроен на дуэль, Александр Сергеевич тоже был вынужден идти до конца.
На самом деле, трагедия молодого человека, получившего пулю в живот и корчившегося на снегу в страшных муках, случившаяся по его «вине», долго мучила Грибоедова. Но матерому бретеру Якубовичу, формально вообще не имевшему никакого отношения к ситуации с Истоминой, не достаточно было одной жертвы, и он стал, столько времени спустя, настаивать на продолжении четверной дуэли.
