Дуэль четырех. Грибоедов - [216]

Привыкнув, что в этом обществе слушают его со вниманием, Александр не мог не вставить своего возражения:

   — Если я правильно помню, раздел Польши был спровоцирован Австрийской империей, когда, пользуясь тем, что мы заняты турецкой кампанией, Мария Терезия приказала отторгнуть два польских воеводства, на что бессильная Польша уже не могла возразить.

Алексей Петрович покачал головой:

   — Недаром она ограничилась двумя воеводствами. Военная мощь России была так значительна, что на больший грабёж австрийская государыня не решалась и запросила разрешения Екатерины продвинуться далее, тотчас то же сделал и Фридрих, прусский король. Наша государыня, как на грех, согласилась и тем нанесла России непоправимый урон.

Дельно, дельно, да что ж, Александр вновь не находил нужным удерживать своё возражение:

   — По разделам Польши Россия воротила свои старинные земли, отторгнутые от нас не столько силой оружия, сколько ничтожеством, в какое мы впали после кровавого нашествия хана Батыя.

Тут спор завязался, и оба заговорили хоть и спокойно, однако ж решительно:

   — И вместе с тем мы усилили Австро-Венгрию на семь, а Пруссию на четыре миллиона славян, заполучив таким образом сильных вместо прежних слабых соседей. Не приобрети. Австро-Венгрия и Пруссия столь серьёзной подпоры своим притязаниям, они не затеяли бы европейской войны против Франции, не противустояли бы на Венском конгрессе, не угрожали бы нынче освободительным движеньям в Европе.

   — Совместно с нами, нельзя не сказать.

   — А без них не стали бы и мы угрожать.

   — Во всяком событии имеется и счастливая сторона.

   — В этом случае изъяснитесь какая?

   — Извольте. Австрийская империя и Прусское королевство принадлежат к разряду наших естественных союзников на западе континента, по той довольно веской причине, что они наши соседи. Таким образом, вступив в Польшу, мы получили возможность непосредственно им угрожать, устраняя соблазн внезапного нападения: между соседями и союзниками обыкновенная и весьма полезная вещь.

   — Вместо этого преимущества много благородней и выгодней иметь слабых соседей, но не угрожать никому. Россия слишком могуча, чтобы прибегать к иезуитским уловкам растленных европейских держав. Вы не находите?

   — Я нахожу, да растленная Европа того не находит.

   — Отлично, оставим в покое польский вопрос. На юге наши естественные пределы составляются Кубанью и Тереком, переступать за которые было бы ещё более крупной и более тяжкой ошибкой — я имею в виду наше безрассудное вступление в Грузию.

   — Спасение Грузии от убиения совместными усилиями турок и персиян, согласитесь, было благородное дело.

   — Ещё более благородное дело было бы оборотиться к нашему внутреннему благоустройству с того самого дня, когда мы воротились к естественным пределам Русской равнины. Мы до сего дня живём рабским или полурабским трудом, отчего имеем нищее население; от нищего населения имеем крайнюю скудость в казне, ещё истощаемой непомерно разросшейся армией, тогда как давно могли бы обходиться и меньшей; так что нам спасенье бестолковых грузинцев? Много благородней спасти от разоренья своих мужиков! Аристократам золото, а народу если и останется кусок железа, и тот безжалостная судьба исковывает в цепи рабства и редко в острый меч на отмщение угнетенья.

   — Однако ж вступление в Грузию имело целью не одно спасение бестолковых грузинцев.

   — Не согласиться нельзя, наше вступление в Грузию имело целью угрожать Оттоманской империи с тыла, тогда как с фронта мы с упорством людей, потерявших рассудок, желаем воротить, по внушенью наших попов, крест о восьми конец на Святую Софию.

   — Странная идея русского православия, ещё тишайший царь Алексей Михайлович грозился за неё весь русский народ положить до последнего человека.

   — Самоубийственная идея.

   — Однако водружение российского знамени на берегах Босфора есть овладение всей торговлей между Азией и Европой, доход от которой стоит копей царя Соломона.

   — Только овладей мы торговлей между Азией и Европой, как сладко снится нашим попам и нашей казне, тотчас англичане натравят на нас всю Европу, как всю Европу натравили на безвредных для них якобинцев и Бонапарта, и полками всех за деньги купленных европейских держав, своего не выставив ни одного, станут воевать против нас лет двадцать пять, как воевали против якобинцев и Бонапарта, не потратив ни единого солдата со своей стороны, если не считать топтанья Веллингтона в Испании[161]; и таки сократят нас до ничтожества, подобно тому, как некогда нас сократили монголы, — так что самое время молиться, чтобы не пришлось нам до Святой Софии доставить креста.

   — С вами, конечно, не согласиться нельзя, да идеи этого рода чуть не бессмертны.

   — С этим тоже не согласиться нельзя. Таким образом, следствием беззаконного совокупления, по меньшей мере, двух безумных идей мы очутились в положении, мало чем отличном от мышеловки. Нынешняя граница на западе за Кавказским хребтом начинается Шурагельской провинцией, совершенно открытой и ровной. Далее к ней прилегает область Бамбацкая, которую окружает довольно высокий горный хребет. Граница затем простирается через провинции Казахскую, Шамшадильскую и Елизаветпольский округ и, охватив некоторую часть Карабахского ханства, оканчивается на берегу Аракса. Здесь имеет протяжение по Араксу и через Муганскую степь, а ханство Талышинское, протягиваясь по берегу Каспийского моря и входя внутрь персидских владений углом, составляет оконечность границ наших к востоку. Через горы, образующие нашу границу, проходит несколько довольно удобных дорог, где только не может пройти артиллерия, а пехота проходит свободно. В ханство Карабахское вход отверст неприятелю по всему пространству течения Аракса, однако выход опаснее, ибо река Араке в тылу имеет места открытые, в которых обнаруживается движение. Степь Муганская, представляющая наилучшие пастбища, зимой принимает множество народов кочующих; в прочие времена единственная её оборона в змеях, в ней обитающих. Ханство Талышинское имеет границу совершенно открытую. С запада лежит хребет гор, в которых вершины и отлогости их, обращённые к нам до самой подошвы, и почти все дороги, входящие в ханство, находятся в руках персиян. Таким образом, не видеть нельзя, что в случае войны оборонительной обширность и неудобность границ требуют значительного количества войск, тогда как у нас всего две пехотные дивизии, бригада резервная, три гренадерских полка, полк драгунский и казачьи полки — всего не более тысяч пятидесяти, при сорока восьми батарейных, шестидесяти лёгких и двадцати четырёх конно-казачьих орудиях, да до семи тысяч казаков на линии, которых в Грузию ни при каких обстоятельствах перебросить нельзя. При таком ничтожном количестве войск единственный и удобный способ обороны есть война наступательная. Для войны наступательной возможны два направления: через Эриванскую область, в которой имеются крепости, и через Карабах, землю гористую, однако ж имеющую кратчайшую дорогу в Тебриз. Впрочем, надо прибавить и тут, что в случае совокупления турок и персиян наступательные действия едва ли для нас станут возможны.