Друзья - [144]

— Но мне интересно ваше мнение.

— По-моему, атмосфера — хуже некуда. Люди взвинчены до предела. Ведь ваша газета, начиная с января, дает такие информации о фабрике, что все поверили, будто им причитаются премии.

Ференц Давид закурил и тут же спохватился:

— Извините! До чего я невнимательный! Прошу. — Он протянул девушке пачку. — «ЛМ». Хорошие сигареты.

— Спасибо. — Юлия взяла сигарету.

Некоторое время они курили молча. Первым молчание нарушил Ференц Давид:

— Скажите, Юлия, а кого хотят линчевать? Залу?

— И его тоже. Но большинство настроено против Ирен Ауэрбах. Считают, что из-за нее лишились премии.

— Но, насколько я знаю, сам факт мошенничества еще не установлен. Пока это голословное утверждение. По мнению Борбаша, ничего подобного на фабрике не было и быть не могло. — Ференц Давид стряхнул с сигареты пепел. — А за изнасилование девушки Залу не осуждают?

— Я не проводила опрос общественного мнения, — ответила Юлия. — Но знаю, что мнения разделились. Среди женщин многие считают, что можно изнасиловать девушку только в том случае, если она сама захочет или по крайней мере позволит. Что думают мужчины, я не знаю. — Она улыбнулась главному редактору. — А мое мнение вас не интересует?

— Ну почему же? Весьма любопытно.

— По-моему, это выдумал большой идиот.

— Вы считаете это выдумкой?

— Конечно.

— Ошибаетесь, Юлия. Я сам разговаривал с девушкой, она все подтвердила.

— Возможно. Но я все равно не верю. Миклош не такой человек.

— Ну, хорошо. Оставим этот разговор.

Ференц Давид зашел в кабинет. Имре в это время вместе с Маклари просматривал бумаги, связанные с делом Залы, и при появлении брата не выразил особого энтузиазма. Он уже знал, что тот прислан из обкома с инспекторской проверкой.

— А Виктория Фусек не приедет? — спросил он, пожимая руку брату.

— Она выехала рано утром. Наверное, заскочила к матери. — Ференц взглянул на часы. — Времени у нас достаточно. Еще только половина девятого. — Он перевел взгляд на Маклари. — Скольких свидетелей вы опросили?

Маклари полистал свои записи.

— Да, собственно говоря, всех, кого только можно было. Но Имре сегодня позвонил Каплару и попросил еще несколько дней отсрочки.

Ференц Давид сел.

— Вот вы тянете время, — сказал он, — а атмосфера, между прочим, сгущается. Людям надоело ждать. Чего вы добиваетесь?

Имре прислонился к столу, скрестил на груди руки.

— Нам еще надо найти решение, Фери, — ответил он. — Я не могу допустить публичной расправы над Миклошем. Меня это возмущает.

— Вот как? А его безобразия тебя не возмущают?

Имре уставился в потолок. Он думал о Еве. Сейчас она, наверно, уже подъезжает к Пешту. Дорога там хорошая, можно выжать приличную скорость… Он так крепко спал, что даже не проснулся, когда Ева ушла. Это и немудрено, ведь накануне вечером он принял сильное снотворное, да к тому же в последнее время очень мало спал. Устал, издергался за эти дни… На столе он обнаружил письменный ультиматум в сначала даже глазам своим не поверил. Черт подери, наделала долгов на восемьдесят или сколько там тысяч форинтов, а теперь еще и ультиматум ему предъявляет! Ева писала:

«Имре, я тебя люблю по-прежнему и хотела бы провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Но не любой ценой. У меня тоже есть свои принципы. Я человек независимый и вполне могу прожить на свою зарплату. Наша судьба в твоих руках, радость моя. Выбирай: или Зала или я. Дружба или любовь. Я понимаю, что это звучит чертовски выспренно. Но такова суть дела. Возможно, с Залой ты мог бы ужиться лучше, чем со мной, но он никоим образом не сможет родить тебе ребенка, а я через шесть месяцев, если все будет нормально, подарю тебе нового Давида. Но его ты увидишь только в том случае, если выберешь меня, вернее, семью. Я буду пока у родителей. Да, вот еще что. Насчет денег не волнуйся. Вечером я отдала тете Ирме сорок тысяч. Остальные она получит в течение недели. Я поручила Тибору Шафранко продать кое-что из шмоток и расплатиться с ней. Тебя я решила в это дело не втягивать. Так что никакое бремя больше не давит на твои плечи, и теперь ты можешь принять такое решение, какое тебе подсказывает твоя совесть. Любящая тебя Ева».

У Имре потемнело в глазах. Ева беременна. На третьем месяце. Боже праведный!

…Что спросил Ференц? Ах, да. Не возмущают ли его безобразия Залы? Он протянул брату письмо Евы.

— Прочти. Иначе не поймешь, в какой ситуации я оказался. Это «или — или» — мне как нож к горлу. — Он сел за стол, но тут же беспокойно вскочил, подошел к окну, выглянул. Виктория Фусек возле административного корпуса вылезала из своего «вартбурга». У входа ее ждал Шандор Ауэрбах. Имре обернулся, поглядел на брата. Ференц внимательно читал письмо, по лицу его скользнула мягкая улыбка. Дверь открылась, и Шандор Ауэрбах пропустил вперед златовласую Вики. После взаимных приветствий все расселись за длинным столом. Юлия принесла прохладительные напитки и кофе.

— Так на чем мы остановились? — улыбнулась Вики, как будто только на минутку выходила из кабинета.

— Я только что спросил у твоего братца, не возмущают ли его безобразия Залы.

Имре рассеянно рисовал что-то на листке, вырванном из блокнота. Не поднимая головы, он промолвил: