Другой Зорге. История Исии Ханако - [119]

Место, где находилась токийская тюрьма в Икэбукуро[108], стало точкой возрождения города с высящимися огромными кранами[109]; более или менее сохранившееся место казни представляет собой пространство, обнесенное оградой, площадью примерно 300 цубо[110], и засыпанное землей с белым песком, отчего кажется будто почва смешана с известью.

Я пришла сюда вместе со съемочной группой телевизионного фильма «Шпион Зорге». Юда рассказывает, что на казни Зорге присутствовали пять человек: помимо него, тогдашний начальник токийской тюрьмы Итидзима Сэйити, его заместитель, секретарь прокуратуры, а также тюремный священник.

Юда показал на угол, где находилась входная дверь, которая вела к месту казни, и обрисовал маршрут, которым Зорге прошел до эшафота. Он указал место, где, по его словам, на этом пути стоял буддийский алтарь, но Зорге там не остановился и проследовал в камеру, где исполнялись смертные приговоры, и когда Юда спросил: «Не желаете ли вы напоследок что-то сказать?», — Зорге спокойным тоном произнес по-немецки: «Разрешите мне высказать то, о чем я думаю в последние минуты жизни», и трижды выкрикнул по-японски: «Советский Союз! Красная армия! Коммунистическая партия!»

Юда вытащил из внутреннего кармана служебную записную книжку того периода и указал мне пальцем на запись от 7 ноября. Там остались зафиксированные карандашом на немецком и японском языках слова Зорге, сказанные им в последние минуты жизни.

«К эшафоту не вело тринадцать ступенек — он располагался на высоте пола. Начинали с завязывания глаз и надевания веревки, а само устройство виселицы было таким, что человек проваливался под пол. Казнь Одзаки началась вскоре примерно в 10 часов 20 минут утра, а в 10 часов 36 минут и 10 секунд он испустил дух», — низким голосом, прерываясь, объяснил Юда.

Он показал, где стояли пять присутствующих, обращенных лицами к месту казни. «7 ноября — это день Октябрьской революции, он специально был выбран?» — решила уточнить я сведения, прежде прочитанные мной в интервью с Юда. «Будет неправдой сказать, что никакого умысла в этом не было. Мы подумали, что действительно этот день подходит для того, чтобы стать последним в его жизни, поэтому выбор этой даты, возможно, нес еще значение своего рода сострадания к Пути воина. Ну и кроме того, казнь необходимо было привести в исполнение в течение пяти дней[111], и так как 8-е число оказывалось последним, то решили это сделать в один из свободных дней — 7-го числа. Более того, воздушные налеты к тому времени стали очень мощными, и существовало опасение, что в случае отсрочки мы не сможем привести казнь в исполнение», — случайно выболтав истинное положение дел на тот момент, он добавил: «В тот день, как и сегодня, стояла хорошая погода, и помню, в тот вечер тоже был воздушный налет».

Действительно, американские В-29, объединившись в крупные отряды, бомбили тогда столицу империи, и поражение Японии с каждым днем становилось все очевиднее. Поэтому тюремщики вместе с нацистами заходились от приступов жестокости и нетерпимости.

Юда остановился и, потупив взор, произнес, вкладывая в свои слова осознание полученного урока: «Если человек совершил такие страшные преступления, как грабеж или убийство человека, необходимо применять смертную казнь, но если что-то другое, то лучше остановиться».

Однако рассказанное им про казнь в день Октябрьской революции, о понимании Пути воина и т. д. и т. п. — все это было непередаваемо, безгранично отвратительным поступком для советского человека.

Осенью 1967 года я посетила Советский Союз, присутствовала на церемонии, посвященной пятидесятилетию советской революции, после этого некоторое время была в Москве и знаю, что с 9:30 утра 7 ноября на Красной площади проходил военный парад, «марш красных знамен», шагала огромная демонстрация москвичей, несущих плакаты, прославляющие строительство социалистического государства, и выкрикивающих лозунг «Да здравствует марксизм-ленинизм!», а на Мавзолее Ленина стояли руководители Советского Союза и представители иностранных государств и махали марширующим руками, улыбались в ответ. В течение пяти дней после этого и государственные учреждения, и школы отправлялись на каникулы[112], проводились мероприятия дружеского и культурного обмена с группами иностранных представителей.

Театры были заполнены, простые горожане пили, танцевали, отмечали — это был самый главный праздник страны. Поэтому в тот день не должно было быть семьи, проливающей слезы о погибших…

На территории парка с одного угла были посажены кусты и стояла какая-то деревянная дощечка. Я указала на нее Юда и спросила, что это, но он не ответил. Было далеко, и мне пришлось напрячь глаза, чтобы прочесть надпись на дощечке: «Военные преступники». Да, в этой же тюрьме Сугамо рано утром 23 декабря 1948 года были казнены генерал Тодзё и шестеро других военных преступников. Ходили слухи, что их тела были кремированы представителями союзных держав в условиях строжайшей секретности, а пепел развеян над Тихим океаном…

Выйдя за ограду, я рассталась с Юда.

На обратном пути в машине я услышала от одного из сотрудников съемочной группы: «Место казни надо сохранить как память», — и мне почему-то еще сильнее захотелось снова побывать в родных местах погибших. Он тут же добавил: «Чтобы туда поехать, наверное, нужно разрешение», — и я ответила, что это очень затруднительно и хлопотно.