Другой Зорге. История Исии Ханако - [118]

 — космополит, в чьих жилах была смешана славянская и германская кровь, сидя в чужой стране в одиночной камере, он не прекращал улыбаться даже тогда, — глядя в лицо смерти. Вероятно, его душа — сосредоточенная и упорная, всегда оставалась спокойной.

Зорге имел смелость обращаться к тогдашнему адвокату, изображая руками повешение, смеясь и жестикулируя, спрашивать: «Ну что, когда? Когда?»

Не выказывая недовольства, когда это касалось лично его, он беспрерывно засыпал адвоката подробными расспросами о своих бывших товарищах Клаузене и Вукеличе, особенно беспокоился об Одзаки, осведомлялся о состоянии его здоровья, спрашивал о том, как поживает его семья. Он абсолютно доверял людям из своей группы, испытывал к ним глубокую товарищескую любовь. Прокурор утверждал, что Клаузен, отвечавший за поддержание связи с Владивостоком и Шанхаем, испугавшись за себя перед арестом, несколько раз втайне прекращал радиопередачи[105]. Зорге всячески это отрицал, говоря: «Он не такой человек. Не тот он человек, что может обмануть доверие». Тот же Клаузен на суде называл его «дьяволом», говорил, что слышал, как тот хвалил Гитлера, именуя его «Спасителем Германии», а находящийся в застенках Зорге в это время, наверное, понимающе улыбался.

У единственного посещавшего его в Сугамо адвоката Зорге первым делом спрашивал о состоянии дел на линии фронта. И днем и ночью его преследовала мысль о смертельной схватке Германии и Советского Союза под Сталинградом.

Поражение Советского Союза свело бы на нет всю его прошлую работу, которую он выполнял, рискуя своей жизнью. Вероятно, он провел некоторое количество ночей в одиночной камере, ворочаясь и не в силах заснуть. Но как только из отдельных слов адвоката Зорге узнал о переломе в пользу Советского Союза, на лице его появилось выражение неприкрытой радости.

Во время их встречи он часто подносил два пальца ко рту, изображая курение, и пожимал плечами. Для него, любившего покурить, запрет на курение был необычайно мучителен.

Когда тюремный надзиратель сообщал, что пришло время заканчивать встречу, то он, с огромной силой, крепко пожимая руку, бодро говорил на прощание: «Аuf Wiedersehen», и не забывал добавить «Приходите еще».

Примером его интеллигентности, которая не могла не проявиться во время заключения, стало чтение, являвшееся его единственной радостью. Он читал не что попало — нет, он постоянно и с увлечением поглощал книги по истории. Он внимательно читал и перечитывал японскую историю на английском языке, «Мировую историю» Ранке, «Очерки по истории мировой литературы» Г.-Д. Уэльса. В то время в Токио было довольно трудно достать те западные книги, которые он хотел, поэтому адвокат ездил в Кобэ, чтобы их приобрести. В случае, когда иностранцы, проживавшие в Кобэ[106], возвращались на родину, они стремились избавиться от книг, которыми владели, поэтому изданий на европейских языках там оставалось сравнительно много.

Когда ему вручали желанные книги, он радовался, как ребенок, жмуря глаза, поглаживая золотые буквы на кожаном корешке и повторяя: «Danke, Danke».

Один раз он захотел получить альбом Дюрера, но за исключением этого случая все те сотни томов, что он прочел за три года жизни в тюрьме, были сочинениями по истории.

Вероятно, это помогало ему еще раз подтвердить правильность своего взгляда на мир, определить значение своих поступков в масштабе мировой истории и подготовиться к надвигающейся смерти.

Во время слушания дела на суде Зорге говорил по-немецки, а переводчик последовательно переводил на японский.

Когда верховный судья спросил его, что побудило его стать коммунистом, он ответил — «воодушевление»:

«Я воевал в Первую мировую войну, сражался на Восточном и Западном фронтах, несколько раз был ранен, на себе испытал несчастья войны. Война… В конечном счете это не что иное, как столкновение капиталистических обществ. Я верю, что для устранения людских несчастий нет иного пути, кроме как уничтожение капитализма».

Он не пытался ни слова сказать в свою защиту, по собственной воле возложил всю ответственность на себя, и продолжал просить пощадить других подсудимых.

15 марта 1944 года[107], кроме жандармов в форме, на безлюдном заседании Токийского суда не было ни одного человека.

Серый пиджак, красные кожаные туфли. И стрелки на брюках — настоящий Зорге. Одзаки в хаори и хакама. Обоим подсудимым выносится обвинение.

«Подсудимые приговариваются к смертной казни», — сообщает верховный судья.

«Todesstraf», — переводит переводчик.

В тот момент выражение лиц обоих ничуть не изменилось. Было 11 утра.

Одзаки тихо и безмолвно покинул зал суда. Вслед за ним за дверью скрылась широкоплечая фигура Зорге. Металлические заклепки на еще колеблющейся двери слабо поблескивали, как блестит бледный солнечный свет, проникающий зимой через стекло.

1949 год

Приложение 2 Исии Ханако о последнем дне Зорге Из журнала «Мировая политика и экономика» (1976. Май)

Прошло уже более тридцати одного года с того времени, как правящими в то время безрассудными лидерами государства, ведущего войну, борец за достижение мира и объединение усилий против войны Рихард Зорге был обвинен в шпионаже и повешен утром 7 ноября 1944 года в токийской тюрьме Сугамо вместе с Одзаки Хоцуми. В этом году 23 января в 11 часов утра, сама того не планируя, я оказалась на месте осуществления казни, где стою вместе с бывшим прокурором и начальником отдела по идеологическим преступлениям токийского суда господином Юда Тамон (ныне адвокатом).