Другой в литературе и культуре. Том I - [37]

Взаимодействие поэта и толпы строится в модусе противостояния «Я – Другой» и размещается во враждебном пространстве профанной коммуникации. Тем не менее поэт надеется быть услышанным. Он понимает, что единственный путь – преобразование социального пространства улицы. Поэтому он выходит из аудиторий и идет на встречу с Другим – туда, где акт художественной коммуникации способен породить социальное действие. Об этой тенденции выхода поэзии в массы, на улицы говорит в статье-манифесте поэт и идеолог Лаборатории Поэтического Акционизма Р. Осминкин: «Поэзия обитает в той же среде языка, что и „враждебная“ профанная коммуникация. Более того, она – вторжение в ее суть, отвлечение от „естественного“ цикла воспроизводства (и подчинения), который… абсолютно искусственен»[177].

Другой как чужой в пространстве политического дискурса: Идентичность, архетипы и «автономия культуры»

Д. Н. Баринов

Феномен Другого играет первостепенную роль в развитии человеческой психики, самосознания и социальности. Интеграция человека с группой позволяет компенсировать его биологическую неспециализированность и трудности инстинктивной адаптации к природе. На этой основе возникает чувство единства с общностью как условие формирования идентичности[178].

В архаичном обществе идентичность формировалась на основе осознания отличия от окружающего мира. В ходе хозяйственной деятельности объединение и взаимодействие с другими людьми включало отношение людей друг к другу и к окружающему миру, что, в свою очередь, предполагало развитие самосознания[179]. Кроме того, самосознание возникало как результат понимания факта существования других племен, общин, с которыми в процессе освоения новых видов деятельности возникали конфликты и столкновения[180].

Окружающий архаичного человека мир воспринимался как враждебный, что нашло отражение в различных формах духовной деятельности: в первобытном искусстве, которое служило эстетическим средством психологической защиты от опасностей[181], в мифологии, религиозных верованиях. Так, одной из социальных причин возникновения магии в древнем обществе считается межплеменная вражда, которая способствовала развитию веры в то, что соседнее племя способно насылать «порчу». Это порождало страх перед неожиданным нападением врага и ответные магические действия с целью нанести вред противнику[182]. Приписывание Другим определенных способностей показывает, что групповое тождество и различие уже на заре человеческой истории были результатом их семиозиса.

Важный момент самопознания и самосознания в фило– и онтогенезе – овладение языком. В психологии принято считать, что развитие у ребенка способности отличать себя от других и сравнивать себя с ними связано с овладением речью. Сначала ребенок познает окружающий мир через названия предметов, затем соотносит свое имя с собой. Но окончательное выделение себя из внешнего мира и осознание себя как субъекта действий происходят вместе с заменой собственного имени местоимением «я»[183]. Таким образом, формирование сознания и самосознания, индивидуальной и групповой идентичности происходит на основе различения Я и Других посредством их дискурсивной манифестации[184].

Если Другой – это, прежде всего, не такой, как Я, иной, то инаковость как наличие «избытка, определяемого другостью» (М. М. Бахтин) требует различения, распознавания и означивания. Другому должен быть присвоен некий смысл, который позволил бы Я конкретизировать свои действия и отношения с ним[185]. До этого момента Другой остается неопознанным, неизвестным. Поэтому, например, в экзистенциалистской философской традиции возникает проблема диалога[186], в ходе которого Другой открывается для Я, а Я открывается и утверждает свое бытие через Другого. Однако в результате диалога Другой может быть идентифицирован в различных градациях (от близкого, знакомого и родного к далекому и чужому, от друга к врагу)[187].

Отнесение Другого к положительному или отрицательному полюсу бытия основывается на использовании оппозиций притяжения – отталкивания, близости – удаленности[188] (психологической, идеологической, культурной, экономической и т. д.), дает основание считать совместное бытие, событие критерием означивания Другого. Совместное пережитое, сопричастность бытию Другого делают непознанного Другого или чужого близким, знакомым, родным. Согласно исследованиям А. Вежбицкой, в русской лингвокультуре концепт «родные» означает не биологическое или кровное родство, а психологическую близость, эмоциональную привязанность, принадлежность к одному домашнему кругу. Родные – это люди, составляющие, по выражению А. Вежбицкой, «бытийное „гнездо“», дающее человеку экзистенциальную и эмоциональную поддержку. Связь с родными предполагает «совместное проживание», а симпатии к ним определяются не их личной привлекательностью, но тем, что «они являются неотъемлемой частью нашей собственной жизни»[189]. Связи с родными – это со-участие в их жизни, совместное бытие, со-бытие, сопричастность их жизни, воспринимаемой как своя, родная. Для А. Шютца чужой – это человек «без истории». Культура другой группы только потенциально может быть доступна чужому, поскольку «она никогда не была неотъемлемой частью его биографии, как история его родной группы»