Другой мир. Том 1 - [4]

И всякий раз, когда они возвращались, Вельда убеждалась в том, как правы были их предки, что покинули тот мир и открыли свой, новый. Здесь не было эпидемий, войн, правительств, стихийных бедствий, неизлечимых болезней… Все это осталось в прошлом и… на страницах учебников для молодого поколения.

Ее мир основывался на другом – на стремлении к знаниям, к саморазвитию, на желании проникнуть в тайны природы и бытия. И они в этом преуспели! Самым поразительным оказалось то, что все они, дети природы, были именно так и задуманы, все, что было нужно, скрывалось в них самих. Но только годы обучения и тренировок позволили их предкам сделать такое открытие. А остальной мир оказался глух. И они ушли…» – такие посылы есть по всему роману.

Что это, если не разочарование в модернизации и возвращение в первородный хаос, который по-своему и есть самый настоящий порядок?

Любой образованный человек знает, что зарождение постмодерна связано и логически вытекает из процессов эпохи модерна как реакция на кризис ее идей. Возникший как антитеза модернизму, открытому для понимания лишь немногим, постмодернизм, облекая все в игровую форму, нивелирует расстояние между массовым и элитарным потребителем, низводя элиту в массы.

Модернисты считали, что развитие общества должно происходить на основе 4 принципов: демократии, доминирования индустрии, техники и естествознания.

Идеальная личность эпохи модернизма сама творит историю и выступает центром культурно-исторического процесса. Культурное сознание модернизма строится вокруг идеи бесконечного прогресса, который понимается как тотальное подчинение мира человеческой воле.

Культура эпохи модернизма вселяла в человека глубокую уверенность, что его рождение, жизнь и труд имеют высокое предназначение.

Эта уверенность была разрушена двумя мировыми войнами, которые показали, что достижения человеческого разума могут быть обращены против человека. Общий мировоззренческий и культурный кризис в 60–70-х гг. ХХ в. породил новую идеологию искусства, которая получила название «постмодернизм».

Роман Наталии Янкович «Другой мир» – яркое явление современной постмодернистской литературы.

Далее Владимир Васильев пишет:

«Мне кажется, что в романе Наталии слишком много восклицательных знаков, а герои излишне импульсивны, порывисты, восторженны; у них практически все в открытую и часто напоказ, особенно все относящееся к эмоциональной сфере. Поскольку писателю очень полезно быть наблюдательным, а хорошему писателю – в особенности, не лишним было бы наблюдательность включить и констатировать, что в реальном мире люди чаще ведут себя куда более сдержанно. Особенно люди, которых уже не назовешь юными».

Тут я вообще не понимаю, к чему это замечание. Как известно, правда жизни и правда искусства – две вещи несовместимые.

Копировать реальную жизнь не имеет смысла, как бы ни был талантлив художник, он никогда не сможет сравниться с Богом. Поэтому имеет смысл создавать образы, обобщать, укрупнять, убирать лишнее для лучшего понимания сути произведения, да и еще для того, чтобы ярче чувствовалось читателю…

Нам важна красота при правдоподобности, а не правда!

Представляю, как Владимир Васильев ругал бы художника Василия Сурикова за картину «Переход Суворова через Альпы», где у солдат, которые идут походом, причем экстремальным походом, штыки примкнуты к ружьям. Да, это жизненная недостоверность, которая оправдана художественной необходимостью. Потому что это красиво, а эстетика в искусстве важнее правды жизни.

И многие ценители живописи не задумываются над тем, что по уставу штыки носили в ножнах или чехлах, что оступившийся солдат покалечит себя и товарищей; зрители видят, прежде всего, атмосферу картины: тревогу, страх, но и доверие к командиру. На этом полотне присутствует исключительная красота момента!

А еще по поводу правды, как в жизни, нужно многое объяснить Францу Кафке… Но ладно, оставим это.

В романе Наталии Янкович «Другой мир» есть элементы гротесковости. Причем экспрессия персонажей тут оправдана, т. к. подчеркивает необычность сказочного мира. Если бы Янкович последовала совету Васильева и сделала бы своих героев выдержанными и «взрослыми», то мы бы умерли со скуки.

Совсем недавно мы обсуждали феномен Янкович с редактором и писателем Андреем Щербаком-Жуковым. И вот он мне первый сказал, что в прозе Янкович много философии и необычной для форматной фантастики литературной материи.

Я повторяю, что я вижу интертекст, а это главный признак литературы постмодернизма: Михаил Булгаков, Николай Гоголь, Андрей Белянин, – Янкович явно играет с текстами предшественников. И делает это мастерски!

А Владимир Васильев пишет, что от ее романа не содрогнется мир. Я отвечу: а зачем нам его сотрясать? К чему такой максимализм?

У романа «Другой мир» есть все, чтобы стать любимым. И этого достаточно. Автор добивается полного погружения читателя в атмосферу произведения. Если вы хотите грезить наяву, попасть в сказку, то вам обязательно нужно прочитать роман Янкович.

Есть мнение, что подобные темы встречаются у других авторов, которые просто неизвестны.