Другой Брежнев - [5]

Если уж в руки студентов попадало что-то вкуснее обыкновенного ситного хлеба, то этим обязательно полагалось делиться. В курской газете «Комсомолец» в 1924 году высмеивался комсомольский руководитель, который чересчур сытно ест и не делится с товарищами:

Правда, ест не спозаранку,

Но зато обед большой:

С колбасою ест таранку

И таранку с колбасой.

Ест и зрит, чтобы ребята

Не поперли колбасу.

 готовится к докладу;

Ведь ячейка на носу.

Таранка и колбаса — вот представление студента о роскошном обеде! Зайдя в нэповские лавки, вузовцы могли только полюбоваться на заваленные всякой аппетитной снедью прилавки. В мемуарах Брежнева об этом говорится так: «Жилось нам в общежитии на Херсонской улице иногда голодно, холодно, одеты мы были кто во что горазд: носили сатиновые косоворотки, рабочие промасленные кепки, кубанки, буденовки. Галстуки в те времена мы, разумеется, отвергали… Мы мечтали о светлом будущем для всего человечества, шумели, спорили, влюблялись, читали и сами сочиняли стихи».

«Галстуки мы отвергали», — а ведь позднее, в 70-е годы, и представить себе Леонида Ильича без галстука было невозможно! Но в 20-е годы галстук был флагом, символом, знаком. Чем-то вроде черного цилиндра, фрака, белых перчаток, сигары и тросточки — примет театрального буржуя. В комсомоле кипела ожесточенная борьба двух партий — «галстучников» и «антигалстучников».

1923 год, когда 16-летний Леонид вступил в комсомол, был годом расцвета нэпа. В витринах богатых магазинов красовались собольи меха и модные парижские платья. В казино крутились колеса рулеток, звенели бокалы в дорогих ресторанах. Что могли противопоставить комсомольцы всей этой вызывающей и соблазнительной роскоши? Только подчеркнутую бедность, простоту и отчасти даже небрежность в одежде. Своим обтрепанным видом они как бы говорили: а нам безразлично, как мы выглядим! И в этом смысле галстук казался первой уступкой нэпмановским ценностям, белым флажком капитуляции перед ними. Парни отвергали галстуки, девушки — банты и брошки.

Неудивительно, что Брежнев, молодой и горячий, оказался в числе «антигалстучников». Но победить в дискуссии было суждено совсем не им. «Галстучников» неожиданно поддержала «Комсомольская правда», и постепенно чаша весов склонилась на их сторону. Журналист Виктор Кин в 1925 году писал на страницах газеты, что былой тип комсомольца — «удалого и отчаянного парня, отрицающего галстуки, бога, оконные занавески, любовь и многое другое… ушел в прошлое вместе с морковным чаем и кожаными куртками». «Нужен новый человек, новый тип, аккуратный, опрятный, культурный».

А писатель Анатолий Глебов в пьесе «Галстук» уже едко высмеивал рьяного антигалстучника по имени… Василий Теркин. Этот герой напыщенно рассуждает:

— Мы больны! Это надо сказать открыто! Мы не видим, как галстучки, баночки, скляночки, пудра, флакончики разъедают самую сущность нашей коммуны!.. Не в галстуке дело как таковом. Нынче галстучек, завтра булавка, послезавтра часы золотые, колечки!.. Галстук! Он проникает всюду! Он удавная петля на шее социализма.

— Просто тряпочка, — возражает ему другой герой пьесы.

— Что? Тряпочка? — возмущается Теркин. — А знамя на баррикаде? Само по себе тоже тряпочка? Вот как! Забавно!.. Нет, милый мой. Галстук — это эмблема, это символ…

Мы не знаем, как такой перелом происходил в Курске, где тогда учился Брежнев, но можем догадываться, располагая сведениями о том, как он происходил в других местах. Вот, например, рассказ участника дискуссии П. Жука. В разгар комсомольского собрания в зал вошли секретарь райкома и два члена губкома. «Они были в хороших костюмах, при галстуках, а в руках держали шляпы. Зал затих. Все внимание было сосредоточено на вошедших, осмелившихся одеться не по пролетарскому образцу… Раздались возгласы: «На сцену, на сцену! Как дошли вы до жизни такой?! Расскажите, почему вы так разоделись, нужно осудить таких руководителей!..»

Когда член бюро губкома вышел на сцену, из зала вновь крикнули:

— По кому равняетесь?

— По нему! — сказал член губкома комсомола и показал на портрет Владимира Ильича Ленина, висящий в зале.

На портрете Владимир Ильич был изображен в своем обычном костюме и, естественно, при галстуке… Ленин, чуть прищурившись, смотрел с портрета в зал».

В зале наступило ошеломленное молчание. Вопрос был закрыт…

А в конце 1924 года вся страна устно и в печати принялась живо обсуждать новое небывалое событие — демонстрации московского общества «Долой стыд». Члены этого общества — мужчины и женщины — появлялись на улицах и ездили в трамваях совершенно голые, украшенные только лентами через плечо с лозунгом «Долой стыд!». Художница Наталья Северцова-Габричевская рассказывала о реакции прохожих: «Кто-то хохотал до слез, кто-то плевался. Старухи крестились, говоря: «Апокалипсис! Конец света!» — и растерянно спрашивали у прохожих: “Что ж это? И нас заставят раздеться?”». Мальчишки в полном восторге бежали за демонстрантами следом.

Появление подобного общества именно в то время вовсе не было случайным курьезом. Печать тех лет проявляла весьма сочувственное отношение к «здоровой наготе». Например, на рисунке в журнале «Ворон» (в том же 1924 году) по улице идет команда футболистов, одетых только в трусики. Вслед брезгливо смотрят декольтированные нэпманши.