Другой Брежнев - [15]

— В молодости я говорил, — вспоминал сам Брежнев, — вино и женщины — мое настроение…

«О многих его похождениях я слышал, — рассказывал переводчик Виктор Суходрев, — но один раз был свидетелем такой сцены… Когда в 1973 году мы гостили в Кэмп-Дэвиде, Леонид Ильич отрядил своего адъютанта в аэропорт за одной из стюардесс своего самолета. Та прибыла и провела два дня в коттедже Брежнева. Причем когда Никсон зашел к нашему лидеру, Леонид Ильич представил ему молодую женщину. Уходя, Никсон с улыбкой промолвил: “Берегите его…”». Эту молодую женщину запомнил и Ричард Никсон, описав ее в своих мемуарах. От нее, по словам президента, пахло французскими духами «Арпедж» — он узнал этот аромат, поскольку это были любимые духи его супруги.

В этой сценке откровенность Брежнева — вполне в духе двадцатых годов, зато «запах тончайших роскошных духов» — уже из другой эпохи, из семидесятых. По словам Никсона, главы двух сверхдержав разговорились о «хорошеньких секретаршах».

— Когда ночью мне что-то приходит в голову, — заметил Брежнев, — очень удобно иметь кого-то под рукой, чтобы это записать.

Конечно, политические соперники Леонида Ильича подобные эпизоды вспоминали иначе — с насмешкой и негодованием. Скажем, Петр Шелест в 1971 году писал, что на утиной охоте в Завидове генсек пригласил к столу какую-то молодую женщину. Ухаживал за ней, нисколько не смущаясь взглядов остальных участников охоты. «А затем исчез с ней на всю ночь. На второй день охоты Брежнев взял к себе в лодку свою ночную спутницу. Подобные «эксперименты» он повторял каждый раз, на любой охоте».

За свою жизнь Леониду Ильичу не раз приходилось слышать упреки за излишне вольное поведение.

— Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали, — говорил генсек. — Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет; и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй «по морали»… Нет, я ей скажу: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к жене и Богу. Ибо жизнь моя есть день мой — и он именно мой день, а не Сократа или Спинозы, или того хуже — какого-нибудь районного журналиста, зарабатывающего на жизнь статьями под рубрикой «На темы морали»…

В 1968 году на одном банкете он сказал:

— Я люблю женщин, всю жизнь был к ним неравнодушен, ей-богу… Я и теперь неравнодушен.

М. Смиртюков рассказывал об окончании одного из обедов Политбюро: «Откуда-то… подошли две здоровенные красивые девахи в фартуках и спросили, всем ли все довольны и не нужно ли подать что-нибудь еще. Брежнев быстро вскочил, подошел к ним, с аппетитом расцеловал обеих и сказал, что сегодня они могут отдыхать».

В последние годы жизни Брежнев признавался:

— Женщина по-настоящему меня уже никогда не полюбит, никакая. Что же остается? Уходить в себя, жить с собою, для себя… Не эгоистически…

«Мы познакомились на одном из комсомольских вечеров». В воспоминаниях Брежнева о его супруге сказано коротко: «С моей будущей женой мы познакомились на одном из комсомольских вечеров. Она выросла в такой же рабочей семье, как и моя, приехала в Курск из Белгорода тоже учиться. С той поры Виктория Петровна всегда была для меня и остается не только женой и матерью моих детей, но и настоящим дорогим и отзывчивым другом».

До замужества Виктория была медсестрой-акушеркой. Сама она так рассказывала о себе: «Родилась я в Курске, в семье паровозного машиниста. Отец Петр Никанорович Денисов… В семье было пять человек детей, мама не работала. Я окончила школу, пошла учиться в медицинский техникум. Познакомились мы с Леонидом Ильичом на танцах. В Курске. Он пригласил мою подружку. Отказалась. Он еще раз пригласил. Отказалась. «А ты пойдешь, Витя?» — спросил он. Я пошла. На другой день он опять подружку приглашает, и опять она не идет танцевать с ним. И опять вдет Витя Денисова».

— Почему не пошла подружка? — спросила задававшая вопросы Виктории Петровне писательница Лариса Васильева.

— Он танцевать не умел. Я его научила. С танцев все и началось. Стал провожать. Я к нему присматривалась. Серьезный. Хорошо учился».

«Он был в молодости очень хорош собой, — добавляла к этому рассказу сноха Брежневых Людмила Владимировна. — Яркий, широкий, подвижный. Любил поэзию… Мог девушкам головы морочить».

Невольно возникает вопрос: почему же такой завидный кавалер не умел танцевать? Чтобы понять это, достаточно пролистать тогдашнюю курскую печать, в которой то и дело попадаются заголовки вроде: «Долой танцы!» или «Вместо танцев — разумные игры». Автор одной из таких статей Лабурда писал: «Можно ли танцевать?.. На этот вопрос лучше всего ответит история танцев… Представьте себе крупного рабовладельца или какого-либо фабриканта, у которого жена целые дни сидела и ничего не делала. И вот, чтобы поразмять свои кости, она начинает танцевать (благо оркестр бесплатный). Потом, чтобы понравиться мужу и выделиться из числа его многих жен, она придумывает такие танцы, которые могли бы заставить мужа прийти к ней. Ярче всего половой характер носят те балеты, где танцуют мужчина и женщина, где все их движения направлены к тому, чтобы разжечь чувственность зрителя». От истории Лабурда переходил к современности: «У нас есть истина: «Бытие определяет сознание», другими словами — где бываешь, тем и дышишь, с кем живешь, так и говоришь, в каком кругу общества вращаешься, так и мыслишь… Почему мы против танцев? Мы против танцев потому, что хотим вырвать рабочую и крестьянскую молодежь из той мещанской среды, которая захлестывает ее благодаря танцам».