Другой Брежнев - [13]

Впрочем, классическая гимназия все-таки наложила любопытный отпечаток на манеру Брежнева писать. «Его почерк был каллиграфический, как у прилежной курсистки», — замечал журналист Леонид Шинкарев, просматривавший рукописные тексты генсека.

«Мы создали совершенно новый мир». Ошибки при письме были естественной частью тех всеобщих перемен, которые принесла революция. Все на свете в те годы выглядело меняющимся, неопределенным. Так, главнейшая ценность прошлого — деньги — почти сравнялась по стоимости с разноцветными бумажными фантиками. Менялось все — имена и названия людей, вещей, явлений. Исчезли без следа прежние должности и звания — министры, офицеры, адвокаты… Исчезли даже социал-демократы — а ведь это была правящая партия, победившая в Октябре 1917 года! Как торжественно заявлял сам Брежнев в 60-е годы: «За 50 лет в жизни народа изменилось абсолютно все. Мы создали совершенно новый мир…»

Не стало и России — она «рассыпалась на отдельные буквы», став сперва Р.С.Ф.С.Р., а потом — С.С.С.Р. С карты страны пропали Царевококшайск и Царицын, зато появились Сталинград, Троцк и Зиновьевка. В 1924 году бывшая столица — Санкт-Петербург — превратилась в Ленинград. Писатель-юморист Аркадий Бухов тогда иронизировал в одном из своих фельетонов:

«— Примите письмо.

— Заказное? В Леннинбург? Не дойдет.

— Как так — не дойдет?

— Очень просто. Сегодня там Леннинбург, завтра Троцкинград, послезавтра Зиновьевка, что же, письмо по всей России будет бегать разыскивать, что ли…»

Да и сама Россия неизвестно как теперь называется.

«— Кажется, СССР, если не ошибаюсь…

— У вас сведения на первую половину января, а сегодня 2 февраля… Я и сам забыл, как она теперь называется — не то Великое Княжество Комминтернское, не то Компарт-ландия, знаю только, что смешно, а как — не помню».

Те, кто хотел вернуть старый порядок вещей, свой протест выражали в том, что все называли по-старому. Шутка 1923 года:

— Позвольте билет!

— А куда?

— По Николаевской!

— По Октябрьской, может быть?

— Нет, по Николаевской!

— Тогда вы обратитесь в бюро похоронных процессий.

Волна переименований продолжалась и в 30-е годы и только затем стала постепенно стихать. Родной город Леонида Ильича тоже поменял свое имя: из Каменского в 1936 году превратился в Днепродзержинск — в честь Феликса Дзержинского. А столица губернии Екатеринослав еще раньше стала Днепропетровском. Но, разумеется, не в честь Петра I, а в честь революционера Петровского.

«Собрал бы всех националистов и утопил». В 20-е годы национализм и антисемитизм считались пережитками прошлого, чем-то вроде темных суеверий или неприличных болезней. В этом духе Леонид воспитывался с детства в своей семье. Рассказывали, что в дни погромов его отец, Илья Яковлевич, прятал евреев, спасая их от погромщиков. Сам Леонид Ильич до конца жизни сохранил не самое лучшее отношение к националистам. «Однажды в Завидове он в сердцах сказал, что «собрал бы всех националистов и утопил бы в море», — вспоминал Александр Яковлев.

Разнообразие советских наций в 20-е и 30-е годы чрезвычайно ценилось. В нем видели прообраз будущего мирового братства народов. В праздничных карнавалах (наряду с «представителями прошлого») непременно участвовали «освобожденные народы» — люди в нарядах горцев, узбеков, украинцев, белорусов, русских и т. д. Сами они вовсе не обязательно принадлежали к этим народам, чаще бывало как раз наоборот. Руководители страны тоже нередко пере-облачались в национальные костюмы. Известны снимки Сталина и его соратников в полосатых среднеазиатских халатах и тюбетейках. Сохранилась и фотография Брежнева (уже руководителя страны) в монгольской национальной одежде. Вокруг него стоят руководители Монголии — все как один облаченные в… европейские костюмы. Но обычно в 70-е годы переодевание ограничивалось одним головным убором. На Кубе в 1974 году Брежнев, например, выступая перед миллионным митингом, ко всеобщему восторгу, надел широкополую соломенную шляпу — сомбреро ярко-желтого цвета. А главе правительства Алексею Косыгину однажды пришлось надеть великолепный головной убор из перьев, который ему вручили канадские индейцы.

Весь этот маскарад подразумевал, что передовой человек должен хоть отчасти принадлежать ко всем нациям мира. Одна карикатура Д. Моора в 1923 году запечатлела избрание Н. Бухарина «почетным грузином». Облаченный в папаху и бурку, с кинжалом за поясом, он говорит: «Теперь меня дразнят грузином, а я вот возьму и выучусь по-грузински. Приду на Тыфлыс, скажу: гэй, кацо, кто тут нацыоналов давит? Давай его сюда — кынжалом рэзить буду!..»

Вернемся к главному герою этой книги — Брежневу. Насколько можно судить, он — вполне в духе 20-х годов — ощущал себя человеком сразу нескольких наций. Поселок, где вырос Леонид, был настоящим «плавильным котлом», где жили люди многих наций и религий. В воспоминаниях Брежнева говорится: «В поселке Каменском были две православные церкви, католический костел, лютеранская кирха и еврейская синагога». Вокруг звучал «многоязычный говор», «среди рабочих… было немало поляков». Граница между национальностями здесь была достаточно размыта. Кстати, Брежнев с детства бегло говорил по-польски и, уже будучи главой страны, иногда переходил на этот язык во время бесед с поляками.