Другое имя. Септология I-II - [62]

Теперь твои картины у Сестры по всему дому, говорит Аслейк

И, по-моему, это хорошо, говорит он

и продолжает, Сестра, мол, одинаково радуется каждый год и одинаково благодарна за подаренные картины, с этими словами он подходит к штабелю с картинами побольше, и я вижу, как он начинает перебирать картины, с удовольствием разглядывает то одну, то другую, а я стою возле печи, гляжу в огонь и думаю, что в мансарде у меня стоят несколько картин, которые я не хотел продавать, две из числа первых работ того времени, когда я начал писать так, как мне хотелось, а не только рисовать по фотографиям дома и усадьбы, и эти две картины по-прежнему относятся к числу лучших, какие я написал, в этих картинах я, по-моему, что-то уловил, что-то большее, нежели обыкновенно, в них больше того, что больше жизни, если можно так выразиться, конечно, это громко сказано, вроде как чересчур громко, но, так или иначе, в некоторых картинах я достигаю того, чего хотел, я это вижу и знаю, и, конечно, то, что́ тогда говорит картина, другим способом сказать нельзя, лишь именно так, как она говорит, и эти картины, лучшие мои картины, я продавать не хочу, знаю ведь, почти наверняка никто другой не увидит сокрытое в этих картинах, не увидит их ценности, да-да, именно ценности, и заплатят мне слишком мало, ценность и цена никоим образом не совпадают, потому-то я не продаю эти картины, но почти всегда одна стоит в мансардном помещении, которое я не использую под склад, и сейчас там уже давно стоит написанный мною портрет Алес, думаю я, в мансарде две комнаты и две каморки, одну комнату я использую под склад, там полно реек для подрамников, полно холста, немало тюбиков с красками, много скипидара, но посредине другой комнаты, той, что слева, стоит между двух узких окон в крыше стул, к спинке которого всегда прислонена картина из тех, какие я не хочу продавать, не хочу, чтобы они просто перешли к кому-то и исчезли, как скоро исчезнут два штабеля картин, что стоят сейчас возле кухонной двери, Бейер, конечно, аккуратно записывает имя покупателя, его адрес и название картины, а вдобавок начиная с первой выставки фотографирует каждую картину, каждую нумерует и записывает имя покупателя, но все равно никто знать не знает, что происходит с картиной дальше, дарит ли ее покупатель кому-то, продает ли, строго говоря, картина исчезает в неизвестности, и ее уже не найдешь, ну да, о продаже некоторых картин я жалею, особенно написанных в те годы, когда я учился в Художественном училище, когда еще не додумался, что кой-какие картины совершенно не хочу продавать, но теперь картины, которые я не хочу продавать, стоят наверху, в мансарде, в комнате слева, и я выбираю из них то одну, то другую, ставлю на стул, и иной раз, особенно когда вроде как не могу больше писать, когда работа не двигается, я поднимаюсь в мансарду поглядеть на ту картину, что стоит на стуле, или беру какую-нибудь другую из тех, что там хранятся, и ставлю на стул, а у меня там есть еще один стул, в нескольких метрах от того, на котором стоит картина, я сажусь на него и смотрю на картину, долго могу так сидеть, сколько именно, не знаю, и пытаюсь разглядеть, зачем, собственно, продолжаю писать картины, сижу и все глубже погружаюсь в то, что вижу, в то, что, наверно, больше жизни, только вот нет подходящего способа выразить это словами, ведь из этих картин безмолвно говорит вроде как свет, этакая сияющая тьма, незримый свет, и говорит он правду, и когда я погружаюсь в это зрелище, смотрю таким вот образом, то смотрю не я, а словно бы что-то смотрит через меня, и тогда я всегда нахожу способ продолжить ту картину, которая упорно не двигалась, так происходит и со всеми картинами, которые написаны другими и нравятся мне, видит словно бы не художник, а что-то глядящее через него, и это что-то живет в картине и безмолвно говорит из нее, порой достаточно одного мазка, и картина начинает говорить, уму непостижимо, думаю я, и точно так же, по-моему, обстоит со стихами, какие я люблю читать, важно не то, о чем они непосредственно говорят, нет, здесь что-то другое, говорящее безмолвно, за пределом слов, но так уж вышло, в мансарде у меня лишь несколько довольно больших картин, потому что все по-настоящему хорошие маленькие картины выбрал Аслейк и увез к Сестре, смешно, но он, должно быть, видит то же, что и я, или что-то похожее, во всяком случае, несколько картин, какие я бы охотно оставил в своей мансардной коллекции, Аслейк выбрал в подарок Сестре, хотя не все, какие он купил, ну то есть выменял на мясо, рыбу, дрова, расчистку и прочее, я бы хотел оставить себе, не так уж многие мне хотелось бы сохранить, но все маленькие картины, какие я мог бы оставить у себя в мансарде, забрал Аслейк, подарил на Рождество Сестре, трудно поверить, но вышло именно так, и, стало быть, ее коллекция моих маленьких картин, по сути, собрание лучших написанных мною маленьких картин, вообще лучших из всего мною написанного, так мне представляется, ну, если не считать моей мансардной коллекции, а там, кстати, уже давно, не помню с каких пор, стоит на стуле портрет Алес, и мне невмоготу убрать его, заменить другой работой из сложенных в мансарде, думаю я, а вообще-то было бы здорово снова увидеть мои лучшие маленькие картины, так или иначе, хорошо, что я знаю, где они собраны, ведь не столь уж и важно, что они не в моем доме, раз я знаю, где можно их увидеть, думаю я, но я никогда не ездил с Аслейком к его Сестре, сказать по правде, я никогда ее не видел, хотя всякий раз, когда еду в Берген или из Бергена, проезжаю мимо ее дома, а дом этот очень красивый, маленький, старинный, хотя немного облупленный, серый такой, слегка обветшалый, и мне, конечно, никогда бы и в голову не пришло заявиться к этой Гуро и спросить, можно ли посмотреть картины, однако вообще-то немножко странно, что я никогда не встречался с сестрой Аслейка, она ведь иной раз заезжает к Аслейку, как он говорит, в дом своего детства, но на ночь никогда не остается, говорит Аслейк, приезжает на автобусе и в тот же день уезжает, автобус проходит здесь дважды в сутки, утром из Бергена, а под вечер в Берген, автобус маленький, пассажиров-то немного, думаю я, с Дюльгьи обычно вообще никого, но в Берген и из Бергена народ все-таки ездит, думаю я, вдобавок Аслейк говорил, что Сестра не хочет ночевать в доме своего детства, хотя он не понимает почему, но, так или иначе, пора нам поглядеть на мои картины, что висят у нее в доме, думаю я, может, съездить в этом году с Аслейком на Рождество к Сестре? ведь Аслейк каждый год спрашивает, не съезжу ли я с ним отпраздновать у нее Рождество, и удивляется, почему я не могу, для меня же лучше поехать с ним, а не сидеть сычом на Дюльгье, так он говорит, а я всегда отказываюсь, говорю, что лучше побуду один, но теперь, в этом году, может, в этом году мне все-таки съездить с Аслейком, отпраздновать Рождество у Сестры? ведь тогда я хотя бы увижу все свои хорошие маленькие картины, да и ему будет полегче, если я поеду с ним, сказал Аслейк, тогда ему не придется плыть на Боте в Эйгну в одиночку, за компанию-то всегда лучше, а он на Боте один, говорил Аслейк, и я вижу, что он вынул из штабеля одну из картин и теперь молча ее рассматривает