Другая страна - [19]

Вивальдо жил один на первом этаже дома, расположенного на Бэнк-стрит. Он был у себя – в его окне горел свет. Руфус замедлил было шаг, но пронизывающий, холодный ветер решил дело, и он поспешно вошел в незапертую дверь подъезда, думая: ну что ж, значит, надо пройти и через это. И забарабанил в дверь квартиры Вивальдо.

Стук пишущей машинки, слышный с лестницы, умолк. Руфус постучал снова.

– Кто там? – послышался встревоженный голос Вивальдо.

– Это я, Руфус.

Яркий свет, бьющий из раскрытой двери, и лицо Вивальдо явились для него шоком.

– Боже мой, – только и сказал Вивальдо.

Обхватив Руфуса за шею, он втянул его в квартиру и не отпускал. Некоторое время они стояли не двигаясь, прислонившись к закрытой двери.

– Боже мой, – повторил Вивальдо. – Где же тебя носило? Ты что, не понимаешь, что так поступать нельзя? Ты всех нас до смерти напугал, старина. Где только тебя не искали!

Шок от встречи был словно удар под дых, и Руфус весь обмяк. Он стоял, прильнув к Вивальдо, будто они были связаны одной веревкой. Потом отстранился.

Вивальдо внимательно окинул его взглядом. По выражению его лица Руфус понял, как скверно выглядит. И поспешил укрыться от проницательных глаз Вивальдо в глубине квартиры.

– Ида приходила ко мне, она на грани безумия. Ты хоть знаешь, что со времени твоего исчезновения прошел месяц?

– Да, – сказал Руфус, тяжело опускаясь в кресло, которое осело под ним почти до самого пола. Комната, в которой он так часто бывал, казалась теперь незнакомой.

Он откинулся в кресле, закрыв руками глаза.

– Сними куртку, – сказал Вивальдо. – Пойду посмотрю, нет ли чего поесть, ты ведь голоден?

– Сейчас уже нет. Скажи лучше, как Ида?

– Беспокоится за тебя ужасно, но в остальном все нормально. Налить тебе выпить?

– Когда она приходила?

– Вчера. А сегодня звонила. Она заявила в полицию. Все встревожены, Кэсс, Ричард, все…

Руфус выпрямился в кресле.

– Меня ищет полиция?

– Ну, старик, ты же понимаешь, черт подери, что люди просто так не исчезают.

Вивальдо прошел на свою крошечную, захламленную кухоньку и распахнул холодильник, где сиротливо стояли кварта молока и половинка грейпфрута. Некоторое время он беспомощно созерцал их, потом захлопнул дверцу.

– Нужно пойти куда-нибудь поесть. У меня, оказывается, ничего нет. А вот выпить можешь – есть немного виски.

Вивальдо наполнил две рюмки, одну передал Руфусу, а с другой уселся на стул с прямой спинкой.

– Ну, вздрогнули. Где же ты был все это время, что делал?

– Слонялся по улицам.

– Господь с тобою, Руфус, в такую погоду? А спал где?

– Где придется. В метро, в подземных переходах. Иногда в кино.

– А что ел?

Руфус сделал глоток. Может, было ошибкой приходить сюда?

– Ну, – пробормотал он, удивляясь, что говорит правду, – приходилось иногда подставлять зад.

Вивальдо пристально посмотрел на него.

– Полагаю, тебе пришлось выдержать жестокую конкуренцию. – Он закурил, а остальную пачку и спички бросил Руфусу. – Надо было сообщить о себе хоть кому-то, дать знать, что происходит.

– Я… не мог. Правда не мог.

– А мне казалось, что мы друзья, ты и я.

Руфус поднялся с кресла и, держа в руке незажженную сигарету, принялся обходить комнату, трогая разные вещи.

– Не помню. Не знаю, о чем я думал. – Он закурил. – Но помню, как обошелся с Леоной. Не совсем еще свихнулся.

– И я помню, как ты обошелся с Леоной. Тоже не совсем свихнулся.

– Понимаешь, я не думал…

– О чем?

– Что кто-то будет беспокоиться обо мне.

Воцарилось гробовое молчание. Вивальдо встал и направился к проигрывателю.

– Ты, значит, не догадывался, что Ида будет беспокоиться? Что я буду, тоже не догадывался?

Руфус чувствовал, что задыхается.

– Я не знаю. Не помню ничего.

Вивальдо промолчал. Лицо его побелело от гнева, перебирая пластинки, он старался успокоиться. Наконец выбрал одну и поставил на проигрыватель. Это была пластинка с блюзами Джеймса Пита Джонсона и Бесси Смит «Тихая заводь».

– Ну раз так, – растерянно произнес Вивальдо и снова сел.

Помимо проигрывателя, в комнате находилось не так уж много вещей: торшер-самоделка, стоявшие на кирпичах книжные полки, пластинки, провислая кровать, треснувшее кресло и стул с прямой спинкой. Перед письменным столом, за которым работал Вивальдо, стоял высокий табурет, на него-то и взгромоздился сейчас хозяин дома; жесткие курчавые волосы падали ему на лоб, глаза омрачились, уголки рта опустились вниз. На столе лежали карандаши, бумага, стояли пишущая машинка и телефон. В нише, где была устроена кухонька, горел верхний свет. В раковине горой свалена грязная посуда, поверх нее – консервные банки, некоторые открыты вкривь и вкось. К одной из шатких ножек кухонного столика прислонен бумажный мешок с мусором.

Тысячам людей, пела Бесси, негде преклонить голову, и Руфус впервые услышал в нарочитой монотонности этого блюза нечто, чему раскрылось навстречу его исстрадавшееся сердце. Фортепьяно соглашалось с истинностью стоических и ироничных откровений певицы. Сейчас, когда Руфусу тоже негде было преклонить голову – потому что дом мой рухнул и в нем нельзя больше жить, пела Бесси, – он по-новому прочувствовал слова блюза и интонацию певицы, и ему захотелось понять, как другие справляются с чудовищной пустотой и кошмаром, заслоняющими от человека весь остальной мир.