Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой - [56]
Нынче под основные гражданские права подкапываются хитростью компьютеров. Никогда еще государственные органы не ущемляли с таким коварством требование свободы.
О каком же будущем ты толкуешь, а?
О нашем, заученно выпаливает Паула, о прошлом родителей наших детей.
Но тогда, говорю я, ты не можешь сбежать.
Я называю это бегством. Паула — новым началом. Концом приспособленчества.
Бунтом, равнозначным смелости жить.
Иногда я представляю себе, будто живу на вокзалах, с двумя-тремя пластиковыми сумками, набитыми всяким хламом, или в обшарпанных номерах каких-то привокзальных гостиниц. Мне нравится шум поездов.
Однако же я не позволю оспаривать мою смелость жить. И потому меняю тему.
Отчего, спрашиваю я, никто в библиотеке тебя не поддержал?
Где, к примеру, были те молодые женщины, которые регулярно со дня открытия приходили брать книги? Откуда это безразличие к притеснениям? Твоя реакция на преследования анонима — вот и все, что их интересовало.
В том-то и дело, коротко отвечает Паула. Она заказала себе большую кружку какао.
Выходит, я права: смирение, капитуляция. То есть бегство, упорно продолжаю я.
Ладно, пусть бегство, отвечает Паула, но бегство как стратегия — чтобы вновь выпрямиться во весь рост и если уж когда-нибудь вернуться, то вернуться несломленной.
Бегство как возрождение?
Можно обойтись и без чемодана, и без Испании.
Значит, Испания — тоже чистая случайность?
Возможно, будь ты уроженкой Испании, ты бы сбежала куда-нибудь еще.
Бегство как поступательное движение утопии?
Подняться, выпрямиться, держась за утопии.
Среди фальшивой жизни начать правильную, неподдельную.
Жить со страстью, чтобы искренне, по-настоящему любить и по-настоящему же ненавидеть. А не только составить себе представление о любви и ненависти.
Я, говорит Паула, хотела бы жить среди людей, которые относятся друг к другу по-человечески.
Уже не одно лишь недовольство. Коли на то пошло, скорее антидовольство.
В первую минуту я подумала, что теперь она совершенно непохожа на птичку, пьющую нектар, гораздо больше она напоминает птицу с подрезанными крыльями, хотя и не превращенную пока в чучело, что стояло в классе на шкафу.
Она не спрашивает, о чем я думаю, пока мы сидим среди усталой вокзальной публики и пьем — я кофе, она какао.
А все же надо сказать, о чем я думаю. Сказать о том, что она все еще пахнет корицей, но только мед стал другим.
Письмо, на котором не хватает марок, уже опущено в ящик привокзальной почты.
Возможно, я никогда бы не стала писать о Пауле, не приди она к этому решению. У других тоже бывают схожие неприятности, однако же таких выводов они не делают. Я узнавала: наши городские библиотеки вовсе не в забросе. И заведующие там есть. Кстати, нередко женщины. Думать здесь не о чем.
О разнице между жизнью и вымыслом, которая, как говорят, невелика, можно вовсе не думать.
Стало быть, меня раззадорили выводы Паулы, более того, возможно, сам ход мысли, приведший к этому решению. Полная неожиданность. С какой стати именно Паула? Почему не какая-нибудь другая женщина, которая с детских лет привыкла держаться вызывающе и от которой можно было ожидать необычных поступков? От Паулы таких поступков никто не ожидал.
Я уверена, любой человек тотчас забыл бы ее лицо, ненароком столкнувшись с нею где-нибудь. К примеру, на перекрестке, когда светофор переключается на красный сигнал.
Нет, Паула и теперь не станет переходить улицу на красный свет. И через пути на Главном вокзале напрямик не пойдет. Зачем ей ставить под удар новую жизнь?
Вот я и написала о Пауле. Выстроила домыслы о ее внутреннем мире, которому придала сходство с той половиной мира, что существует в моем мозгу. Но так и не разобралась с другой половиной мира, находящейся вне меня. То есть я спорила с Паулой, да только не одолела ее.
Теперь она сама по себе — не я, но часть меня.
В конце, как и в начале, несколько фактов и множество предположений. Отправные точки, вероятности и воплощение фантазии. На бумаге?
Воображаемый мир. Как же она провела последние недели перед отъездом?
Разговор об увольнении, по-моему, прошел примерно так же, как беседа о найме. На этот раз последнее впечатление, которое, сохранившись в памяти, необязательно должно быть плохим. Но сама Паула изменилась. А значит, будет держаться более уверенно, по-настоящему уверенно, ведь теперь она сознает, что нисколько не зависит от мнения коротышки советника по культуре, который на самом деле вовсе не прихрамывает.
Вполне возможно, она даже помогла ему составить объявление о вакантной должности. Или составила сама, потому что привыкла иметь дело с печатным словом. Подписал его обер-бургомистр (полностью фамилия, звание, должность), как и положено подписывать любое муниципальное объявление, по крайней мере в этом городе. Вопрос о том, кто именно требуется — мужчина или женщина, — оставлен открытым. Не указано, что желателен сотрудник, который не будет поднимать шум вокруг подбора книг. Возможно, коротышка советник втихомолку и побаивался повторного «мезальянса», но вслух он ничего не сказал. Прежде всего упирал на срочность, так как Паула воспользовалась очередным отпуском, чтобы побыстрее уволиться.
Рассказы сборника разнообразны по тематике, но объединены общей мыслью: современное западное общество остается обществом отчуждения. Для многих людей жизнь в нем нередко оборачивается стрессами, ведет к трагическим развязкам.
В сборник рассказов «Синагога и улица» Хаима Граде, одного из крупнейших прозаиков XX века, писавших на идише, входят четыре произведения о жизни еврейской общины Вильнюса в период между мировыми войнами. Рассказ «Деды и внуки» повествует о том, как Тора и ее изучение связывали разные поколения евреев и как под действием убыстряющегося времени эта связь постепенно истончалась. «Двор Лейбы-Лейзера» — рассказ о столкновении и борьбе в соседских, родственных и религиозных взаимоотношениях людей различных взглядов на Тору — как на запрет и как на благословение.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.