Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой - [31]

Ей бы не стоило мокнуть под дождем.

Извините, повторяет Паула.

Вам совершенно не в чем извиняться, отвечает Фельсманша, и Паула смотрит, как она чуть ли не любовно опускает зонтик острием вниз в круглое отверстие подставки. По утрам библиотека пахнет чистотой, сухим воздухом и немножко книгами. Проходы между стеллажами заполнятся читателями лишь к обеду, когда в школах кончатся уроки. Литературы они теперь выдают гораздо больше.

Пауле хорошо среди книг. Прямо как дома.

Может быть, вы все-таки утвердите мой выбор? — еще задолго до обеда спрашивает Анетта Урбан, ей хочется показать Пауле книги, которые она отобрала для выставки новинок детской и юношеской литературы.

Может, все-таки лучше «Хайди» в картинках и куперовского «Охотника» в новом издании?

Паула изумленно поднимает на нее глаза. Девушка охрипла. Неужто климат действует? Так скоро? Чтобы смягчить боль, Урбан обмотала шею шелковым шарфом и завязала его узлом; лицо правильное, почти лишенное выражения; немного косметики. Только морщинки в уголках глаз. А в остальном — будто сошла с журнальной фотографии. Блондинка. Постройнее Паулы, выше ростом и носит обычно широкие платья. Испытательный срок установлен до осени.

Ответственности боитесь? — спрашивает Паула.

Книжка по вопросам полового воспитания шокирует одну только Фельсманшу.

Нет, ответила Анетта Урбан, просто я готова идти на компромисс во избежание неприятностей.

Жара миновала, зарядили дожди, но Фельсманшу по-прежнему донимает давление. Паула смотрит, как она сортирует возвращенные книги. Кажется, будто ей очень трудно управлять движениями собственных рук. Будто в ней что-то разладилось. Свои недомогания: ломоту в суставах, шейный прострел, воспаление миндалин — Урбан объясняет вирусной инфекцией.

Температуры нет. Зато какой-то холод внутри.

Паула наливает фройляйн Фельсман чаю, пододвигает сахар и лимон. Та кладет одну-единственную ложечку сахару — чтобы не полнеть, вообще-то лучше бы сахарин, но говорят, теперь и от этого тоже рак бывает.

Паула старается не смотреть, как пожилая Фройляйн тщательно размешивает чай.

Вы когда-нибудь выезжали за границу? — спрашивает Паула. Например, в отпуск.

Фельсманша бросает на нее взгляд, полный недоверия, как на чужую.

Нет, не выезжала.

Значит, с автомобильным номером хлопот не было.

Так сказать, вросла корнями.

К лагерю, говорит фройляйн Фельсман, мы отношения не имели, никогда. И потом, он ведь лежал за пределами города, горячится она. А сам Д. всегда был обителью искусства.

Она ставит чашку на стол и поднимается, резко отпихнув стул коленом.

От второй чашки она отказывается. У нее все по плану, пора работать.

Расстройством движений Фельсманша напоминает Пауле птицу с подрезанными крыльями, которая тщетно пытается взлететь на карниз, изо дня в день, как только хозяева выпускают ее из клетки, предварительно заперев окна и двери.

Вполне возможно, фройляйн Фельсман находит усладу в незыблемом. Наслаждается пленом? Суетится в замкнутом пространстве. Отсутствие свободы стимулирует уход в себя. Вполне возможно, что из этого удается извлечь усладу. Только неясно для чего — для глаз или для нёба. Пауле становится страшно.

Нет, об этом он не говорит. Ни слова о контроле или о бдительном присмотре, под которым надо держать Паулу, покуда она не представит доказательств в том, что не является инакомыслящей оппозиционеркой.

Он забежал на минутку. На сей раз он — это обер-бургомистр. Пошел по стопам своего советника по культуре.

Наши новинки, сказала Паула, встретив его у стенда в отделе детской и юношеской литературы. Он листал книгу с картинками.

При виде его Пауле почему-то каждый раз приходят на ум огромные зерноуборочные машины, на которых крестьяне выезжают в поле. Дома они долго-долго выплачивали рассрочку за трактор.

Прекрасно, роняет он и едва ли не равнодушно ставит книгу на место. Потом продолжает: Кто с детства не сохранил в себе ощущения цельности и здоровья окружающего мира, тот не устоит перед реальностью.

Умолкнув, он выпячивает нижнюю губу и прикрывает ею тонкую верхнюю, в углах рта — энергичная складка. Деловой мужчина.

Нет, «Хайди» рядом с Розой Л. ставить не надо, сказала Паула, хотя Урбан еще колебалась…

До Розы он не дотрагивается, скрещивает руки на груди (он скрещивает их на груди до странности часто), отходит от стенда, чтобы полностью охватить его взглядом. Надеюсь, вам понятно, что я имею в виду, говоря о цельном и здоровом мире детства? Нельзя изображать мир этаким уродливым чудищем. Нельзя пугать ребенка.

Да кому же вздумается пугать детей?

Не надо вносить в ребячьи головы сумятицу. Дети ведь вырастут, станут взрослыми людьми.

Книги, говорит Паула, и детям служат для развития творческой фантазии и способности суждения.

С этим обер-бургомистр соглашается, но Паула понимает, что он-то имеет в виду книжки с картинками; снимая их со стенда, он непритворно восхищается яркостью красок и оформлением.

Недавнюю встречу с писателем он называет отрадным явлением. Только вот дискуссия едва не вышла из-под контроля, сетует обер-бургомистр (Урбан со свойственной ей безапелляционностью приписывает ему непомерное тщеславие и жажду прослыть авторитетом буквально во всем) и заключает: Впредь мы от дискуссий воздержимся.