Другая любовь - [20]

– «22 встречай на Северном… поезд – такой-то, вагон – такой-то гвардии Мишка»…

… Проверяя мой текст, телеграфистка дважды строго вскидывала на меня серые глаза и спрашивала: (первый раз) – «Зорька», это что, кличка, имя – нельзя ли заменить, опустить? А то на другом конце провода – еще не поймут о чем речь – спутают адрес…» Я замотал головой – нет-нет. А во второй раз – остановив карандаш на моей подписи «гвардии Мишка», спросив: – «Оставить?!», и получив утвердительный ответ, она отодвинула от себя на вытянутых руках бланк, прищурила глаза, чтобы рассмотреть текст, как обычно рассматривают художественное произведение, и сказала с грустью: – «Я хотела бы получить такую… … Как много боли было в этих словах!.. Я пробовал понимающе кивать. Попробовал улыбнуться, но не получилось – не сумел… Приемщица назвала какую-то небольшую сумму денег (не помню уже какую), которую я должен был уплатить за пересылку и доставку телеграммы. Пока я доставал деньги она быстро, даже, я бы сказал, артистично – набрала на телеграфном аппарате мой текст. И в знак окончания работы – элегантно раскинула руки. Я достал крупную по тем временам денежную купюру, протянул ей, и с жестом, тоном подгулявшего завсегдатая московских ресторанов сказал: – «Сдачи не надо…». Телеграфистка, отсчитывая сдачи, серьезно запротестовала. А я, заслышав звон станционного колокола, возвестившего об отправлении поезда, оставив без ответа ее возражения, устремился, к выходу на перрон. Превозмогая боль непослушной ноги, я едва доковылял до шикарного выхода из зала ожидания, когда в ответ на сигнал колокола прозвучал свисток главного кондуктора, и поезд тронулся. Догнать его у меня уже не хватило бы сил, и я в отчаянии остановился, с горечью посмеиваясь над собой – Зорька получит телеграмму, а я, получилось – посмеялся над ней… зазимовав на сказочной станции Кунгур…

И зазимовал бы, если бы в тот миг не распахнулись зеркальные двери зала ожидания, не вбежали бы друзья-морячки, не подхватили меня на руки, не рванули бы со всех ног вдогонку за поездом, приговаривая: – «Ну, ты и даешь, лейтенант! Разве так можно?» Что «можно», они не объяснили – некогда было. Но я все-таки успел заметить, – ребята то ли с испугу забыли, что привычно величали меня полковником, то ли, «не простив моего легкомыслия», «понизили в звании». Но, несмотря на это, через несколько мгновений я уже стоял на площадке вагона, тут же за мной на подножку вскочили и мои спасители. Правда, на площадку подняться уже не могли – там не было места. Площадка и тамбур были переполнены сочувствующими и любопытными нашими дорожными спутниками. Они со страхом наблюдали и обсуждали случившееся: – «Ой… так же можно было опоздать!..Как так можно?.. ОЙ!.. Надо же…» Кое-кто попробовал меня ощупать – все ли у меня на месте, не повредил ли чего?.. Но друзья-моряки даже во «взвешенном состоянии» не переставали меня опекать, и скомандовали любопытным:

– «Руки!», что означало – прочь от его (моего) тела.

… А на чистом перроне, на котором ни в какую погоду не увидишь иголочки. Ни еловой, ни сосновой, – ветки, которых нависали над станционными строениями и шумно раскачивались, приветствуя прибывающие и убывающие поезда! Так вот – на этом чистом-чистом перроне стояли: дежурный по станции, нервно перебиравший в руках желтый и красный флажки, не зная, какой из них, наконец, показать машинисту нашего поезда, и телеграфистка с зажатой в кулаке сдачей – стояли и растеряно-сочувственно смотрели нам вслед…

… Дежурный – высокий, статный, с манерами и поведением, достойными сказочного места службы – наверняка быстро придет в себя. В его практике, должно быть, и не такое случалось! А вот телеграфистка, вполне возможно, с таким отправителем сталкивалась впервые. Но и она вскоре найдет решение «проблеме» – адрес Зорин ей известен и имя отправителя. Так что вслед за телеграммой «22-го встречай…» Зоря получит деньги с припиской «для гвардии Мишки сумма за вычетом по тарифу Кунгур»…

… Представляете?! Зоренька-девонька получает две телеграммы, которые могут озадачить и бывалого мужика!

… Когда проводнику нашего вагона, удалось, наконец, утрамбовать переполненную пассажирами площадку, тамбур и закрыть вагонную дверь, он недобро скомандовал: – «Граждане! Спектакль кончился, просьба очистить помещение!»

… Потом в вагоне, сильно раскачивающемся, потому что поезд уже набрал скорость, я медленно, передаваемый из рук в руки заботливыми соседями, продвигаясь к своему месту, совершенно четко стал ощущать, как рассасывается боль в моей поврежденной ноге. Удавалось надежнее на нее ступать… Когда же я достиг цели, то нога вообще перестала о себе каким либо образом напоминать! Но, свободно развалившись на своем лежбище, я остро ощутил, что никак не хочет рассасываться запутанность моих чувств, меня терзали противоречивые мысли…

… То я в своем воображении (в который раз!) выскакивал из вагона и мчался, перегоняя поезд, чтобы явиться к Зорьке раньше телеграммы, чтобы своими словами, взглядом, руками объяснить, почему, для чего явился…

… Ну, какое впечатление может произвести на Зорьку, на ее близких, соседей, друзей смелый, мягко говоря, текст моей телеграммы? Почему я решил дать телеграмму ей, а не своему товарищу, который мог бы ее как-то подготовить???!..