Другая любовь - [18]

Мне, конечно, льстило такое внимание – все же благодарнее своим спутникам я был тогда, когда они не мешали мне предаваться раздумьям о Зорьке, о нашей предстоящей встрече. Но почему-то в тот момент образ Зорьки, представление о ней стали ускользать от меня. В старании настичь ее, я раскрыл глаза. Полутьма, жухлые краски незатейливого интерьера, духота, храп, бормотание соседей – ничем не смогли помочь. А непроницаемо черный квадрат вагонного окна – загадочный, как на знаменитом полотне Казимира Малевича, заставил меня думать о другом. В мое сознание поползли мысли, замешанные на предупреждениях бывалых людей, их соображениях, знаниях. Конечно, мне многое известно о девушке, которую я люблю, но далеко не все… по-настоящему не знаю, что у нее было до нашей переписки, хорошо не знаю ее близких, друзей. Ждет ли она именно меня. А если и ждет, то так же жаждет встречи, как я?!.. Но – я ее люблю! И она мне очень-очень нужна!.. А какие-то ненужные мне совсем мысли роились в извилинах моего мозга, заставляли думать о ненужном, уводили куда-то далеко, и даже трудно было возвращаться к своим мечтам. Мысли копошились, пока одна решительная их не растолкала и не заняла в моем взбудораженном мозгу главенствующее место: Зорька ведь не знает, даже не может себе представить, что я еду к ней! С каждым километром поезд все настойчивее приближает меня к Москве – к ней. Она же…

… В это время я заметил, что еще недавно непроницаемо черный квадрат вагонного окна заметно посерел и, кажется, стал розоветь – наступал рассвет. В те дни светало поздно. Рабочее утро уже давно началось. И в Москве… я никак не мог представить, чем Зорька в это время занимается, о чем думает!..

Да и в Москве ли она!? Она могла поехать к бабушке в Ленинград! Могла… да все, что угодно! Нужно как-то дать знать о себе, о том, что – еду. Почему я не оповестил Зореньку раньше?! Из Иркутска?.. Из Новосибирска, наконец, – откуда я полгода назад отправлял телеграфом деньги своей матери, Зорьке, своему другу-однополчанину, который после тяжелого ранения уже не вернулся в часть? Отправлял большие деньги, ставшие тогда мне ненужными. Отправлял тогда, когда мы ехали «туда» (на войну с «японцем») – давая тем знать, что увидимся не очень скоро… это было без малого год тому…

… Я вскочил и стал пробираться к табличке с расписанием движения нашего поезда. В плотной толпе формирующейся утренней очереди в туалет, между разнообразными непрестанно движущимися прическами, ушами, шеями, плечами не сразу удалось разглядеть белеющий квадратик заветного документа, прикрепленного к противоположной стене тамбура, но я без труда ввинтился в доброжелательную ко мне живую очередь и легко достиг своей цели. К сожалению, таблица была набрана очень мелким шрифтом. Нелегко разбирались названия станций, часы прибытия, время стоянок… между наименованиями и цифрами терялась связь. Стоявший рядом со мной человек спросил, теплым низким голосом: – «Считаете – сколько остановок осталось?»… Я не собирался вступать в разговор и никому ничего объяснять, поэтому машинально кивнул головой, не переставая обеими руками сопоставлять названия и цифры в расписании…

… Сверился со своими часами – скоро станция!? «А как Зорька воспримет… мое появление?..» – неожиданно зароилась в моем мозгу непрошенная мысль. И чувствую, как мной овладевает панический страх!!!.. Вот чего от себя не ожидал!.. Куда подевалась моя веселая и веселящая других уверенность!?..

… Стоп! Станция Кунгур – еще не место встречи. Отсюда до Москвы поезд может идти двое суток, а то и – больше…

– Не терпится – увидеть?.. – голос прозвучал чуть повыше и уже чем-то задел меня…

Я взглянул на рядом стоявшего человека. Это был полноватый мужчина. В возрасте. Большая круглая голова удобно устроилась на покатых плечах. Все было, вроде, ничего. Разве что заметный живот чуть перевисал через солдатский ремень и немного портил картину…

… Да, и эта, плотная, я бы даже сказал, солидная фигура была с большим трудом втиснута в «беушную» солдатскую форму, притом, сверх нормы потрепанную. Ему, наверно, больше пошел бы прикид, как теперь говорят, полковника, на худой конец майора. Может быть, офицер, разжалованный за какие-нибудь «нарушения», что тогда нередко случалось?.. Но, возможно, этот человек готовился к съемкам фильма в роли бывалого солдата. Тем более, что в нем было что-то артистическое и он походил сразу на нескольких знаменитых в то время актеров. Как бы в доказательство этому он из клочка газеты картинно свертывал, и почти не глядя, знаменитую фронтовую «козью ножку», вынул кисет с махоркой, и ловко стал ею набивать самокрутку…

– Молодой человек, – обратился он ко мне, не назвав меня ни полковником, ни майором, даже капитаном… его большие глаза, щедро метавшие ироничные лучики, должно быть, видели меня насквозь. Меня это не обижало, более того – этот человек мне даже нравился – и я готов был его слушать. И он продолжал: – «Вам, наверно, уже много наговорили, насоветовали…»

Этот человек говорил, все делал, – естественно, как дышал, почувствовалось, что он многое знает, и я решил перебить его, чтобы узнать то, что меня в тот момент интересовало больше всего: