Другая - [41]

– Я не хочу этого видеть, – бормочу я.

Алекс захлопывает альбом.

– Да. Да, ты опять права. Я тоже не хочу.

Она встает с дивана, идет на кухню. В холодильнике она находит баночку оливок и кусок сыра, открывает банку и сует одну оливку в рот, задумчиво жует ее.

– Нам необходимо вино, – заявляет Алекс.

– Уже?

На часах самое начало пятого.

– After work?[12] – пожимает плечами Алекс. – Если день на работе выдался тяжелым, можно начинать рано. Видит Бог, мой отец, не колеблясь, выпил бы бокал в такое время. Вероятно, сейчас он именно этим и занимается.

Она встает на цыпочки, чтобы дотянуться до подставки для бутылок, встроенной высоко между кухонными шкафчиками.

– Что ты хочешь выпить, дорогая? – кричит она, вытаскивая из подставки бутылку и разглядывая этикетку. – Амароне?

– Да, конечно… Но оно не слишком дорогое?

– Он не скуп, но оно, наверное, не особенно дорогое. Дорогих привычек у него нет, только хорошие привычки. Кроме того, когда поливаешь цветы, это включает в себя возможность позаимствовать кое-что из шкафов. Сейчас посмотрим…

Она открывает ящик, роется там в поисках штопора, находит его, открывает бутылку и достает из шкафа два красивых бокала финского дизайна. Потом наполняет оба бокала несколько больше, чем принято, и решительно ставит один бокал передо мной на кухонный стол.

– Твое здоровье, старушка.

Она с улыбкой чокается со мной. Вино потрясающе вкусное. Пожалуй, лучшего вина я никогда не пила. Алекс отрезает кусочек сыра и протягивает мне, сыр тоже хороший. В этой квартире все хорошее и красивое. Я говорю ей это.

– У них много денег и хороший вкус, – замечает она. – Тогда так и живут.

– Ты можешь представить себе меня в такой квартире? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня.

– Да, – отвечает она. – Да, конечно. Ты бы сюда вписалась. Гораздо лучше, чем там, где ты живешь.

За окнами стемнело, и сидеть в квартире очень приятно, тепло и уютно. Алекс обходит комнату, зажигая свечки в маленьких фонариках из разноцветного стекла, которые стоят по всей гостиной, потом гасит люстру и забирает бутылку с вином к дивану.

– Иди сюда, – зовет она, и я, как обычно, подчиняюсь. Она доливает мне вина, садится на диван рядом со мной и прислоняет голову к моему плечу.

– Я так много раз думала, что мне хотелось бы расти здесь, с ним, – говорит она. – В этой квартире, со всеми прекрасными вещами и видами из окон. Здесь они обычно ставят рождественскую елку.

Она указывает на угол гостиной, где легко можно представить себе елку. Большую, дорогую королевскую елку, которая светит на Карла и его красивую семью.

– Больше всего я скучала по нему в Рождество. По-прежнему скучаю. Глупо, да? Я же теперь взрослая. Но каждое Рождество я все равно думаю о том, как он сидит здесь, с ними…

Она умолкает. Я чувствую ее дыхание возле своей шеи.

– Я думаю о каждой детали в его жизни, понимаешь? Не только о том, как они празднуют Рождество, но и о том, как они делают все что угодно. Как они сегодня утром сидели за кухонным столом, если свою простоквашу с хлопьями, и он читал утреннюю газету, они разговаривали друг с другом о самых обычных вещах, и как он, возможно, спрашивал Мирьям, какие книги она берет с собой в отпуск, и та рассказывала. Ну, знаешь, о подобных вещах.

– Знаю, – тихо говорю я.

– Он чертовски гордится тем, что она так много читает. Я столько не читала. Помню однажды, когда я была маленькой, он взял меня с собой в библиотеку. Считал, видимо, что надо быть как бы хорошим отцом, ведь это на самом деле красиво – взять дочь в библиотеку и показать, что можно бесплатно брать книги, что получаешь доступ к целому миру, к истории и всему прочему, прямо сценка из чертова журнальчика комиксов про медвежонка Бамсе. Тогда тоже была зима, много снега, тепло, на тротуарах слякоть. Помню, ему хотелось, чтобы я взяла книги почти без картинок. Не знаю, сколько мне было лет, но я училась в начальной школе и по-прежнему больше всего любила книжки с картинками. В детском отделе имелись диваны, и я села на один из них, чтобы полистать книгу, которую хотела взять, на диване была желтая обивка, и отец рассердился на меня, увидев, что от моих ботинок на ней остались коричневые пятна. Я так расстроилась из-за всего. Поняла, что разочаровала его. Он посчитал меня глупой, раз я хотела читать книжки-картинки и к тому же даже не сумела прилично сидеть на диване.

Алекс потянулась за бокалом и отпила глоток.

– А Мирьям… Она наверняка сможет получить то образование, которое я не осилила. Через десять лет практику в ООН будет проходить она. А он будет сидеть здесь с бокалом амароне, чувствовать себя чертовски гордым и рассказывать об этом всем знакомым, угощая их своим проклятым инжиром. Ему будет так приятно, что у него появилась дочь, которой он может гордиться.

Она делает глубокий вдох, как обычно поступаю я, чтобы сдержаться и не заплакать. Затем встает с дивана.

– Я знаю, что мы сделаем.

Она удаляется в прихожую и возвращается со своей сумкой, большой кожаной сумкой восьмидесятых годов, которую я очень люблю. Мне нравится, что Алекс каждый раз, когда мы встречаемся, приходит с этой сумкой, и что ей даже в голову не пришло бы носить повсюду учебную литературу в рюкзаке, как это делают многие другие студенты. Покопавшись в сумке, Алекс извлекает оттуда какой-то четырехугольный предмет из пластика.