Другая - [39]

Норрчёпинг зимой без снега, до весны еще далеко, поэтому это ощущается иначе, чем когда днем становится светлее. По пути из больницы я выхожу из автобуса возле торговых центров и медленно брожу по ним, из одного магазина в другой. Они начали рекламировать одежду весеннего сезона, хотя, кажется, до использования подобного – тонких юбок и платьев, ярких красок – дело дойдет еще нескоро. Я рассеянно кручу вешалку с одеждой всех цветов радуги, одна из ее секций красная, выделяющегося оттенка: холодный, яркий красный, цвета малины.

Я забираю одно из красных платьев в примерочную. Освещение там благоприятное, и мое по-зимнему бледное тело смотрится в платье лучше, чем я предполагала. Я выпрямляюсь, втягиваю живот, выпячиваю грудь и кручусь перед зеркалом. Выглядит хорошо. Не похоже на меня, но хорошо. Возможно, мне и следует быть человеком, который ходит посреди зимы в сексуальном красном платье, откидывает назад волосы и имеет беззаботный вид.

Я посылаю фотографию Карлу и Алекс. Оба отвечают незамедлительно. Карл пишет: «Сексуально, покупай!», сообщение от Алекс длиннее, с рассуждениями о моей красоте.

Сначала я радуюсь, кручусь еще разок перед зеркалом, может, я действительно сексуальная. Или, возможно, мужчины всегда считают женщин в красных платьях сексуальными. В глубине души я ощущаю нечто, напоминающее упрямство.

Мне не хочется им этого давать. Хорошие писатели хороши потому, что не лгут, ни себе, ни кому-нибудь другому. С хорошими людьми так же. Это всего лишь платье, говорит мне мозг. Здорово, если оно им нравится. Но меня это не радует. Я чувствую себя фальшивой. Не хочу быть человеком, который старается угодить. Все равно кому – женскому трибуналу, Карлу или Алекс. У меня нет красной одежды. Кого я пытаюсь обмануть? Саму себя, говорит мне часть мозга. Затем мне кажется, что я выгляжу дешево. Платье тоже дешевое, слишком яркого красного цвета. Оно бросается в глаза. Я быстро снимаю его, вешаю снаружи примерочной.

Вы ошиблись, думаю я, выходя из торгового центра. Такие, как вы, тоже могут ошибаться.

Я взяла с собой в гостиничный бар книгу, и сидя в кресле с ней и с бокалом на столике рядом, чувствую себя глуповато и одновременно ощущаю гордость: сидеть в баре с книгой Вильгельма Экелунда[10] и бокалом красного вина представляется мне невыносимо демонстративным, но ведь как раз этого избегают стремящиеся писать книги парни. Поэтому я, распрямив спину, подчеркиваю в книге несколько строк. Мне хочется подчеркнуть почти все. Алекс опаздывает, она прислала сообщение, что проект, с которым она помогает преподавателю графического дизайна, потребовал больше времени.

Неподалеку от меня сидит одинокий мужчина и листает газету «Дагенс индустри», судя по его виду, он живет не в Норрчёпинге. Иногда по людям отчетливо видно, кто из этого города, а кто нет. Или, по крайней мере, кто отсюда родом, но вернулся изменившимся. Помимо того, что пиджак сидит на мужчине идеально и наверняка дорогой, в его манере держаться и в том, как он перелистывает газету, присутствует уверенность, разоблачающая неосознанность его действий. Надеюсь, что если он поднимет взгляд и увидит меня, то подумает обо мне то же самое, что я держусь неосознанно: сижу, пью вино и читаю книгу совершенно естественным образом.

Когда Алекс опаздывает уже больше, чем на полчаса, я пишу ей СМС и спрашиваю, идет ли она. Она не отвечает. Я стараюсь пить вино очень медленно и даже толком не понимаю, как это происходит, но мой бокал внезапно оказывается пустым, и внимательный бармен тут же подходит и опять наполняет его. «Мир есть огонь, стань огнем, и ты обретешь в мире дом», – пишет Экелунд, я подчеркиваю это. Я стану огнем.

Потом проходит вроде бы недолгое время прежде, чем мой второй бокал начинает заканчиваться и я осознаю, что просидела в баре одна больше часа, а Алекс по-прежнему не ответила. «Эй, ты в порядке?» – пишу я ей в эсэмэске, жду несколько минут, десять, пятнадцать. Когда никакого ответа не приходит, беспокойство переходит у меня в злость, слишком хорошо знакомую злость. «Алло???» – пишу я, жду несколько минут. Она не отвечает.

Теперь я чувствую себя вовсе не огнем, я чувствую себя пустым местом, злой и совершенно никчемной. В точности как когда Карл обещал и не приходит. Он, по крайней мере, оповещает. Я одним глотком выпиваю оставшееся вино, подзываю бармена и расплачиваюсь, вижу, как мужчина с газетой, получив пасту с морепродуктами, ужинает в одиночестве, смотрится достойно. Меня он, вероятно, считает жалкой, что бы он там обо мне ни думал, впечатление я произвожу жалкое: ждала кого-то, кто не пришел, или мне даже некого ждать, а я просто хожу в бар в одиночестве и выпиваю два бокала вина.

Эсэмэска от нее приходит, когда я кружу по центральным улицам, направляясь в гавань. «Прости, но он угостил вином, а потом мы занимались сексом». Я понимаю, что она писала впопыхах, обычно она ставит в конце предложений точку. Если бы она забыла, что мы собирались встретиться, это было бы одно. Было бы допустимо. Ей надо думать о многом, учитывая домашнее экзаменационное задание и работу над проектом, наложившиеся друг на друга, а еще проект, с которым она помогает преподавателю. Но она не забыла, она просто наплевала на нашу договоренность. Потому что предпочла пообщаться с кем-то другим.