Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - [33]

Чай отпит, посуда убрана, и мы обе идем на огород, полем вместе или что-нибудь сажаем и разговариваем. С ее слов я очень скоро узнала всех крестьян окрестных деревень, их нужды, беды, болезни, все, чем они жили. Часто утром у нее уже успел побывать кто-нибудь за советом, с просьбой написать письмо, дать лекарство, прося навестить больного человека или животное.

После нескольких испытаний моих знаний и серьезного отношения к делу, М. А. стала соглашаться посылать меня вместо себя в деревню, но в серьезных случаях непременно выбиралась сама или мы шли вдвоем. После обеда она брала палку, лекарства, которые могли по ее соображению пригодиться, и мы шли в деревню. В такой день она уже не позволяла себе лечь отдохнуть и с огромным трудом дотягивала свой рабочий день до вечера.

Помню, пришла раз баба, просит лекарства от живота сынишке. "И несет, и несет его, и рвет, рвет, -- всего выхлестало". Мы идем с М. А--ной. Мальчуган, как тень, глаз почти не открывает от слабости. М. А., забыв свою усталость, заставляет ставить самовар, греет бутылками живот и холодеющие ноги и ни за что не хочет уходить домой, пока мальчику не станет лучше. Едва, едва уговорила я ее уйти. А когда ночью я возвращалась домой, М. А., очевидно, все поджидала меня, так как услыхала мои осторожные шаги и долго подробно расспрашивала меня о мальчугане. Утром, когда я встала, оказалось, что М. А. уже "слетала" в Скуратово и принесла о больном хорошие вести. Кроме того, она послала записочку врачу в Ясную Поляну, как она всегда делала в трудных случаях. "А то мы с вами, Леночка, того гляди на тот свет отправим. Тоже доктора!" смеялась она.

69

Обычно М. А. работала одна на своем огороде. Кончив свою работу за письменным столом, приходила ей помогать я, или, кончив стряпню, наша Акулина.

Войдешь в огород и залюбуешься правильными рядами ягод и овощей, посаженных без гряд, всегда прополотых, окученных, взрыхленных. Где-нибудь, среди клубники, сидит М. А. и, если она здорова и все благополучно, тихо мурлыкает под нос песенку. Особенно часто слышишь излюбленную песенку ее поденных. "Крутится, вертится шар голубой" или из той же песни "Бедная, бедная, бедная я, горькая, горькая участь моя". Больше слов она, кажется, не помнила.

М. А. поднимает голову, ласково улыбается и подзывает полюбоваться каким-нибудь особенно роскошным кустом клубники или крупной ягодой.

-- Благодать какая! -- говорит она, с трудом поднимаясь с корточек и не в силах разогнуть спину, -- и за что мне бог посылает такое счастье, -- жить в такой тишине, радости и покое.

А благодать, действительно, была удивительная. Благодаря прекрасному уходу, ягоды и овощи получались великолепные. Помню, раз М. А. сорвала ягоду, которая одна занимала целый стакан. Она ее тщательно хранила, чтобы угостить Л. Н--ча. А Л. Н., увидавши ягоду-гиганта, ахал, удивлялся и, пересчитав нас всех, торжественно наделил каждого кусочком ягоды.

----------

Поздно уже, солнце село, начинает темнеть, а М. А. еще заканчивает свою дневную работу. Поденные (если они были) давно отпущены, и точно отмечено на особой бумажке, кто из них был, чтобы потом, сразу за несколько дней, произвести расчет. М. А. цедит молоко, моет тщательно посуду, все аккуратно расставляется, развешивается по своим местам. Она ужинает теми же пустыми щами или кашей и ложится спать.

-- Вот уж хорошо засну, -- говорит она на прощанье, забираясь в шалаш. А ночь сырая, холодная, и у меня душа не на месте, что она иззябнет, простудится. Но убедить ее лечь в избе и поручить кому-нибудь из нас лечь спать в огороде, -- нет сил.

Спит М. А., а у ног чутко дремлет ее неизменный друг -- кривоногая Шавочка. Чуть Шавочка тяфкнет, -- у М. А--ны "уж и ушки на макушке, -- сейчас к окну!"

За плетнем огорода ребята в ночном пасут лошадей. Соблазн им огромный и, хоть и редко, а они делают вылазки на огород. На рассвете разве ягоды найдешь, да и боязно, и они рвут впотьмах целыми плетями и кустами и еще больше ломают и топчат.

М. А. спешно выходит из шалаша. "Ребята, да что же вы делаете, чужие труды портите!" начинает она, но ребята уже далеко. Сломя голову, несутся они через плетень, через кустарник а у Марьи А--ны уже душа упала: "Ну как ноги сломают, сохрани бог", и она уже кричит: "Тише вы, Андрюшка, Петька, ноги переломаете, там канава!". "Уж так напугали меня, вся дрожу при мысли, что расшибутся", -- говорит она, рассказывая о происшествии.

70

А ребята тоже перепуганы отчаянно и ни за что долго потом не придут на усадьбу не только воровать, но и по делу, потому что всех их знает М. А. по имени и все знают, что она сторожит действительно труды свои, которые не легко ей даются, а потому попасться ей очень стыдно. К тому же она ни ругаться, ни драться не будет.

Когда кто-нибудь, негодуя на ребят, портящих ее чудную клубнику, советовал пожаловаться отцу или старосте, М. А. и слушать не хотела об этом.

-- Да вы взгляните, какая прелесть! Где они такую больше увидят? Сама в рот просится. А пожалуйся отцу, да он шкуру с парнишки спустит. Как мне тогда на свет смотреть!

----------

Избушка М. А--ны была всего в два маленьких окна под одной крышей с сенями и коровником. Крыта она была соломой. Называла ее М. А. "дворец". После ремонта, который ей помог сделать Л. Н., избушка М. А--ны выдержала еще один ремонт: М. А. обложила ее камнем, который насобирала от фундамента сгоревшего большого дома и со своего огорода. Но все же в избушке было очень сыро, а зимой холодно.