Друг моей юности - [36]

На пустошь Дженет ночью пришла

И смело стала ждать.

Все ближе, ближе стук копыт —

То всадников череда![4]

Джуди взяла блюдо с кексом к себе на колени и съела большой кусок. Потом еще один — все с тем же гневным, непрощающим лицом. Чуть раньше, когда она наклонилась, раскладывая кекс, до Хейзел донесся запах ее тела — не то чтобы неприятный, но все же запах, нечастый в эпоху мытья и дезодорантов. Запах шел горячей волной из ложбинки между раскрасневшимися грудями молодой женщины.

Антуанетта, не стараясь двигаться тихо, раздобыла маленькую бронзовую пепельницу, вытащила из сумочки сигареты и закурила. (Она сказала, что позволяет себе три сигареты в день.)

И первым промчался гнедой жеребец,

За ним проскакал вороной,

А с третьего, белого, седока

Стащила она долой.

Хейзел решила, что спрашивать про Джека больше нет смысла. Кто-нибудь из здешних жителей наверняка его помнит — видел его на мотоцикле или однажды вечером разговорился с ним в пабе. Но как найти этих свидетелей? Антуанетта, вероятно, не лжет, утверждая, что забыла его. У нее своих забот хватает, судя по всему. Что же до мисс Доби, ее рассудок явно порхал, как ветерок, — сплошные капризы и причуды. Сейчас ее занимала исключительно судьба питомца эльфов:

В аспида обратили его

Эльфы своим заклятьем,

Но рук не разжала Дженет, ведь он —

Отец ее дитяти.

В голосе мисс Доби зазвучала нотка мрачного удовлетворения, — возможно, дело идет к концу. Что такое «васпида»? Не важно. Дженет завернула возлюбленного в свой зеленый плащ — «нагого, как мать родила», королева эльфов оплакала потерю, и как раз когда слушатели испугались, что история примет новый поворот — ибо голос мисс Доби окреп и слегка ускорился, будто готовясь к марш-броску, — декламация кончилась.

— Господи Исусе, — сказала Антуанетта, убедившись, что это действительно так. — Как только у вас все это в голове помещается? Вы с Дадли — парочка под стать друг другу!

Джуди принялась с лязгом расставлять чашки и блюдца. Антуанетта подождала, пока Джуди начнет разливать чай, и остановила ее:

— Милая, он, наверно, уже сильно настоялся. Боюсь, для меня это слишком крепко. И вообще, нам пора ехать обратно. Мисс Доби теперь нужно отдохнуть.

Джуди безропотно забрала поднос и ушла на кухню. Хейзел последовала за ней, неся тарелку с кексом.

— Мне кажется, мистер Браун хотел приехать, — тихо сказала она молодой женщине. — Мне кажется, он не знал, что мы выедем так рано.

— А как же, — ответила та, ожесточенная, пунцовая, выплескивая чай из чашек в раковину.

— Вы бы не сочли за труд открыть мою сумочку и достать мне еще одну сигарету? — попросила Антуанетта. — Мне просто необходимо выкурить еще одну. Если я сама за ней полезу, то погляжу вниз, и меня точно стошнит. У меня начинается мигрень от этих монотонных завываний.

Небо опять потемнело, и по машине застучал мелкий дождик.

— Ей, наверно, одиноко живется, Джуди то есть, — сказала Хейзел.

— У нее есть Таня.

Последнее, что сделала Антуанетта перед отъездом, — сунула Джуди несколько монет. «Для Тани», — сказала она.

— Она, может быть, хочет выйти замуж, — продолжала Хейзел. — Но как ей встретить подходящего человека в тех местах?

— Думаю, ей где угодно будет нелегко встретить подходящего человека. В ее-то положении.

— В наше время это не так важно. Девушки сначала рожают, потом выходят замуж. Кинозвезды и обычные девушки. Практически каждый день. Это не так важно.

— Я бы сказала, что в наших местах это важно. У нас тут кинозвезд нету. Мужчина еще десять раз подумает. Он обязан помнить о своей семье. Это будет оскорбление его матери. Даже если она уже не понимает, что вокруг происходит. И если твоя профессия — работать с людьми, тоже приходится о таких вещах думать.

Она съехала на обочину. Сказала: «Извините», вылезла из машины и пошла к низкой каменной стенке. Наклонилась вперед. Неужели плачет? Нет. Ее тошнит. Плечи сгорблены и сотрясаются. Она блевала, аккуратно перегнувшись через стенку, на опавшие листья дубов. Хейзел открыла дверцу машины и двинулась к Антуанетте, но та остановила ее взмахом руки.

Беспомощный, донельзя интимный звук рвоты, тишина вокруг, туман и дождь.

Антуанетта наклонилась вперед и постояла, опираясь на стенку. Потом выпрямилась, вернулась к машине и вытерлась бумажными носовыми платками — дрожащей рукой, но очень тщательно.

— У меня это бывает, — объяснила она, — головные боли и тошнота.

— Хотите, я сяду за руль? — предложила Хейзел.

— Вы не привыкли водить по левой стороне.

— Я аккуратно поеду.

Они поменялись местами — Хейзел была удивлена, что Антуанетта согласилась. Они ехали медленно. Антуанетта почти все время сидела с закрытыми глазами, зажимая руками рот. Под розовым тональным кремом просвечивала серая кожа. Но на подъезде к городу Антуанетта открыла глаза, отняла руки от лица и сказала что-то вроде: «Вот Катехо».

Они ехали мимо низины, луга у реки.

— Это здесь, — Антуанетта говорила быстро, словно желая успеть до очередного приступа рвоты, — здесь та девушка идет на свидание, теряет девственность и все такое.

Луг был бурый, заболоченный, окруженный домами — судя по виду, социальным жильем.