Драйзер. Русский дневник - [93]

+

И они, кажется, понимают (наконец-то), как ни одно другое современное правительство, что нужно все больше и больше пользоваться услугами экспертов. Они не похожи на нас – мы все еще совмещаем очень эффективные (с одной стороны) методы работы с плохо обученными и действующими без энтузиазма работниками. Они мирятся с неэффективностью, расточительностью, непониманием и отсутствием мотивации.

+

В Америке наша задача – поймать и использовать во благо все, что ускользает, вернуть миру разрушенные промышленные и финансовые предприятия и поставить их на службу общему благу.

+

У нас – множество собственников без цели.

Видно, что страна, конечно, не заброшенная, но пока еще невероятно бедная. Слава Богу, здесь нет глупого и бессмысленного богатства, демонстрирующего свою бессмысленность нуждающимся. Это нация людей вооруженных, решительных, подчиняющихся приказам, частично обученных и (по крайней мере, официально) имеющих цель (и с огромной партией, направляющей их к этой цели). Их чувства – это в основном коллективные чувства; их цели – коллективные, а не индивидуальные, как у наших [нечитаемое слово].

Они – коммунисты, и потому для них индивидуализм означает путаницу. Их цель состоит в том, чтобы подчинить недисциплинированного рабочего так же, как они подчинили и упразднили недисциплинированное богатство. Порядок и преданность, как в раннем христианстве, – вот самая суть их учения. Короче говоря, как сказал мне сам Бухарин, они излучают восхитительную коллективную энергию и счастье. Короче, если я правильно [нечитаемое слово], он сказал (обрыв текст – Пер.).

20 декабря 1927 года, вторник, Сталине, Россия

Мрачно и холодно. Дождь со снегом и просто снег. Мы завтракаем в ресторане гостиницы «Металлург». Одно из впечатлений, которое я получаю от жизни в России и от местных отелей, состоит в том, что они здесь хорошо понимают, как должна выглядеть жизнь с санитарной точки зрения, но не совсем понимают, что для этого нужно делать. Так, они сооружают туалеты, но ими невозможно пользоваться – хотя бы потому, что в них отсутствуют цепочки для слива. Они понимают, что умывальники необходимы, но воды в них подают так мало, что ей можно лишь смочить лицо и руки. У них есть номера с ванными, но горячая вода поступает туда только в субботу или воскресенье – в дни, которые они в «дованную» эпоху привыкли считать банными.

У нас тут сегодня возникло определенное напряжение. Накануне я отчитал Давидовскую, которая попыталась заставить меня уехать на «Максиме Горьком» (и оплатить ее возвращение домой в Москву), и теперь она оскорблена в лучших чувствах. Со всем тем, что случилось вокруг Сталина накануне, видимо, уже ничего поделать нельзя[300]. Я начал перечитывать «Нового Макиавелли». Под моим окном двое мужчин забили свинью – наверное, ради мяса для ресторана отеля. Я постригся и побрился у парикмахера. Он оказался евреем, который 11 лет проработал в Константинополе. Он явно не сторонник коммунистических принципов и жалуется на жизнь в России – но жалуется дипломатично. Сначала он спросил, можно ли по комфорту сравнить Россию с Америкой. Когда я сказал, что здесь как-то все не очень, он сообщил, что здесь все ужасно. Конечно, можно заработать пару сотен, но арендная плата так высока, так высока – 25 рублей. Бритва, которая в прежние времена стоила 1 рубль, теперь стоит 13 – и с ножницами то же самое. Очень дороги мыло и парфюмерия. Его рубашка, которую я, судя по качеству, мог купить в Н.-Й. за 1 доллар, обошлась ему в 8 рублей, то есть в 4 доллара. Его костюм, который в Америке стоит 35 долларов, не больше, здесь стоит 170 рублей, или около 85 долларов. Еда и другие вещи тоже очень дорогие. В Константинополе, где он работал, он зарабатывал 100 франков в месяц, но мог позволить себе 12 костюмов. Здесь у него только один. Он хотел бы уехать из России, но правительство не выдает ему паспорт, а если выдаст, то это будет стоить 200 рублей, но у него столько нет. Что еще хуже – другие страны не принимают иммигрантов из России, потому что считают их коммунистами. «Все-таки хорошо бы уехать», – сказал он в заключение.

Потом мы с Р. К. пошли на телеграф. Как обычно, возникла серьезная дискуссия о России и о том, почему Р. К. находится здесь. Она немного подавлена (Россия выглядит не очень хорошо), но защищает коммунизм – новый день с его заботой о благосостоянии самых низкооплачиваемых рабочих. Мы сцепились не на шутку. Во второй половине дня позвонил представитель местной газеты и взял у меня интервью о России и Америке! Эти люди повернуты на теме Америки. Потом позвонил представитель местного Совета. Не хочу ли я осмотреть сталелитейный завод в […]? Р. К. ехать отказалась. Мы с Давидовской едем, но я ужасно боюсь ехать с самым безрассудным шофером, которого я встречал в своей жизни. Нас кидает, машина скользит и буксует, я жалуюсь, но результат нулевой. Сталелитейный завод, на который мы приехали, оказывается, построен французскими концессионерами еще в царские времена. Завод большой, но не огромный – двенадцать печей и плавилен. Мне рассказывают, что впоследствии концессия была передана американцу по фамилии Фаркуар (Farquhar) при условии, что он увеличит его мощности вдвое. Он вложил 25000000 долларов США и построил дополнительные мощности, но все они через 20 лет должны быть переданы России. Нас водил по заводу молодой русский инженер, который говорит по-английски; он очень умный и решительный, говорит немного снисходительно, но вежливо. В 4:30 мы вернулись в Сталине. Еще одна дикая гонка. После этого мы (немедленно) упаковали вещи и выехали в Ростов.