Драйзер. Русский дневник - [111]

Это был окончательный разрыв с Дэви. Она вернулась домой, а мы пошли ужинать в ресторан Bristol Hotel, где когда-то съели неплохой завтрак из блинов, яичницы с ветчиной и ячменного кофе. Я соблазнился обнаруженной в меню «дикой уткой», ибо вспомнил всех летящих уток, которых видел в этой части света. Мы также заказали голубцы. Утка оказалась ужасной, так же, как и капуста, и мы ушли в полном разочаровании.

После сцены, разыгравшейся в Derutra, мы с Р. К. продолжили прогулку по набережной в другом направлении. Здесь мы прошли мимо множества прекрасных старых домов, которые раньше наверняка были резиденциями богачей, а теперь, скорее всего, давали кров примерно 60 семьям. Некоторые из этих домиков были просто очаровательны. В который раз мы встретили марширующих с песней солдат – наверное, где-то поблизости находились казармы.

Вечером, не увидевшись с Дэви, мы отправились в большой оперный театр: давали «Садко», одну из самых известных русских опер Римского-Корсакова. Первый акт был ужасен: расстроенные инструменты, плохие голоса, плохой хор. Р. К. была очень разочарована, потому что постановка, которую она видела в Москве, была намного лучше. Тем не менее она заставила меня остаться на второй акт, в котором есть «Индийская песня»[321]. Второй акт действительно оказался намного лучше, и я был рад, что мы остались. У оставленной жены был хороший голос, и сцена могла бы быть эффектной, но сам Садко выглядел как большой бык с плохим голосом, который портил каждую сцену. На рынке у пристани собралась толпа, чтобы посмотреть на Садко, уплывающего на лодке. Здесь-то и были иностранные гости: они подходили к купцу и желали ему удачи в путешествии в подводное царство. Один из них был в индийском костюме; он тихо шагнул вперед и со сложенными руками спел «Индийскую песню». Это было очень эффектно. В конце второго акта мы ушли домой.

11 янв.

Сегодня мы подали заявку на вывоз денег из страны и получили разрешение; также было получено разрешение на вывоз документов. Мы с Дэви находимся в открытом противостоянии, Р. К. выступает посредником.

Мы позавтракали в отеле Bristol: блины, джем, сметана, ячменный кофе и яичница с ветчиной из восьми яиц, хотя мы просили четыре (они просто сделали две порции по четыре яйца в каждой). Был холодный солнечный день. Мы вернулись домой. Я получил телеграмму, в которой говорилось, что моя телеграмма, адресованная в Константинополь, не была доставлена адресату, поэтому я послал телеграмму в контору Кука. Вернулся в отель, чувствуя себя совершенно разбитым. В комнате было холодно, я надел меховую шапку, шубу, меховые перчатки и лег на кровать, откуда и продиктовал Р. К. оставшуюся часть своей статьи. Утром в газете «Одесские известия» появилась статья обо мне с фотографией. У меня не было никакого желания снова выходить на улицу, поэтому мы выпили чай в номере, и я лег спать в ожидании чего-то лучшего.

12 янв. 1928 года

Утром мы отправились в Derutra для получения дополнительной информации. Они все еще ожидали польской визы – ее обещали выдать завтра. Я с их помощью отправил телеграмму в Константинополь племяннице[322].

Затем мы позавтракали в отеле Bristol. Рядом с нашим столом стоял аквариум с золотой рыбкой, которая постоянно поднималась к поверхности воды – наверное, воду в аквариуме очень давно не меняли. Р. К. сказала, что ей кажется, будто они все время говорят «Бла-бла-бла». Мы снова начали неприятный спор на старую тему «Коммунизм и индивидуализм». Она защищала глупцов и «свиней», утверждая, что лучше снизить общие стандарты за счет немногих, если таким образом можно устранить бедность масс. Мы, как обычно, делали друг другу «комплименты». Я сказал: очень хорошо, можешь оставаться со своим коммунизмом, мы расстанемся хорошими друзьями, и каждый пойдет своим путем. Это замечание так сильно ранило ее чувства, что она хотела расплакаться прямо там, но потом мы решили, что лучше прийти для этого домой… Я предложил куда-нибудь съездить, чтобы поднять ей настроение, и она ледяным тоном согласилась. Мы пошли на железнодорожную станцию, очень тоскливое место, и узнали, что пропустили поезд в деревню. Потом мы на трамвае поехали на курорт под названием Фонтан[323], который находится в нескольких милях от города. Мрачная погода была под стать нашему унылому настроению. Над городом висел густой туман, так что из окон трамвая можно было видеть только объекты на переднем плане. Но какие объекты! Милю за милей мы ехали мимо стоящих на пустырях разрушенных зданий, от которых остались только фрагменты каменных стен. Казалось, это какая-то армия, двигаясь на Одессу, разрушила по пути все и вся.

Мы прибыли в Фонтан на берегу моря – без сомнения, достаточно красивое место, но летом. Теперь же, в холодном тумане, оно казалось заброшенным. Здесь было множество небольших летних домиков из бетона и руины прекрасных домов, оставшихся на холмах. Мы подошли к обломку стены с каменными воротами, на которых виднелась заржавевшая табличка «Дача (коттедж) Л. Кермачова». На дорогу с лаем выбежали свирепые собаки, но тут появился какой-то парень, который ударами кнута загнал их обратно. Мы продолжили спускаться по скользкому холму к пляжу, где несколько парней сидели у больших рыбачьих баркасов, рядом с которыми были развешены сети. Здесь еще сохранилось несколько красивых домов; в одном из них располагалась дача профсоюза советских служащих и работников торговли, в другом – профсоюза работников пищевой промышленности. Наверху находилось красивое каменное здание, очевидно, театр. Мы спустились по оврагу ниже. Внизу на склоне стоял небольшой белый глинобитный домик, окруженный изгородью из хвороста; небольшое крыльцо защищали от ветра высохшие сорняки. На крыльцо вышла маленькая старушка, которая сказала нам, что так мы отсюда не выберемся, и указала дорогу к машине. Мы пошли назад, но Р. К., почувствовав возможность привнести в экскурсию некий местный колорит, заговорила с женщиной.