Драматург - [16]

— Как малышка?

— Малышке уже почти три года, а она все еще не ходит. С детьми, страдающими болезнью Дауна, вам нужно пройти лишнюю милю, ты меня понимаешь?

Я не понимал.

В начале Джефф едва не свихнулся из-за этой беды с дочерью. Теперь он научился справляться. Он спросил, имея в виду мое состояние:

— Это из-за какого-то дела?

Я хотел было все ему рассказать, ведь он мой друг, но передумал:

— Нет, это личное.

Пока Джефф это переваривал, я начал выбираться из кровати. Он встал, чтобы помочь, но я его остановил:

— Нет, я должен встать сам.

Беглая улыбка, и он заметил:

— Как и во всем остальном… Ты последний из независимых, как Уолтер Мэтью из «Чарли Варрик».

Ходить было невероятно больно. Они дали мне ходунки, но я не хотел ими пользоваться. Заковылял из палаты, Джефф шел по пятам. Я видел, как смотрели на него сестры: он смахивал на одного из «Ангелов ада», немного помытого перед судом. У него и в самом деле был «харлей», с особыми рессорами. В середине коридора обнаружилась ниша в стене, где висела предупредительная надпись:

НЕ КУРИТЬ

Три пациента, притащившие туда свои установки для переливания крови, дымили как паровозы. Их трудно было разглядеть сквозь дым.

Джефф сказал:

— Только не говори мне, что мы здесь сядем.

Я сел.

Джефф вздохнул:

— Не могли бы найти местечко, где никого нет?

Кожа сидевшего рядом со мной пациента была желтой и тонкой, как туман, и когда он затягивался, щеки исчезали. Я спросил:

— Не угостите сигаретой, приятель?

Он кивнул, пошарил в кармане халата, нашел смятую пачку «Плейерз», старую, с морячком на картинке. Я уж думал, что такие сигареты больше не выпускают. Я взял сигарету, выпрямил ее, постучал по кулаку, чтобы стряхнуть лишний табак, и вставил между губ. Мужчина вытащил бронзовую зажигалку «Зиппо» и дал мне прикурить. Я взглянул на зажигалку и заметил:

— У меня тоже когда-то такая же была.

Он хмыкнул:

— Мне хватит ее до конца. У меня рак, и меня никто не навещает.

Ну, что на это скажешь?

Я повернулся к Джеффу, закашлялся от первого удара никотина, и друг сказал:

— Вижу, ты получаешь удовольствие.

— Ага.

Джефф наклонился ко мне:

— Если тебе нужна поддержка с этим…

Он имел в виду мои травмы.

— …Ты всегда можешь на меня положиться.

Я с изумлением взглянул на него:

— На тебя? С каких пор ты дерешься?

Он уловил насмешку в моем голосе и ответил:

— Я езжу на «харлее». Пришлось научиться разбираться.

Я загасил сигарету:

— Спасибо, Джефф, но все кончено. Это был единичный случай.

Но он не поверил. Уже начали готовить тележки с ленчем, поэтому он протянул мне руку, которую я пожал, и добавил:

— Ты не можешь продолжать так жить.

Мне нечего было сказать другу, я только смотрел, как он уходит. Когда я вернулся в палату, то обнаружил, что виноград кто-то спер.

Мир вокруг меня, казалось, разбежаться

в стороны, и все вещи в комнате вдруг

стали выглядеть плоскими и четко

очерченными, подобно резким

фотографиям самих себя, слишком

контрастными, чтобы быть

узнанными. Я стоял замерев на месте,

разбираясь в собственном идиотизме.

Маттью Стоук. «Жизнь на взлете»

Появились полицейские, коротко меня допросили. У них, по крайней мере, хватило совести устыдиться, пока мы составляли протокол. Моя песня варьировалась от «не знаю» до «не помню». Они хором уверили меня, что будут продолжать свое расследование.

Я получил открытки с пожеланиями здоровья от миссис Бейли, Джанет и Кэти. Накануне выписки я сидел в нише, присосавшись к сигарете. Подняв голову, я увидел Тима Коффи. Я почувствовал дрожь, но он протянул мне руку. Я спросил:

— А где же твоя клюшка?

Он понимающе ухмыльнулся и сказал:

— Я готов забыть прошлое. Что скажешь, пожмем руки?

Во рту у меня пересохло, иначе бы я плюнул на протянутую руку.

Он взглянул на мою ногу и продолжил:

— Слышал, ты будешь хромать. Хромоножка, будут кричать тебе вслед дети. Маленькие уроды, они иногда бывают такими жестокими.

Я произнес как можно спокойнее:

— Если я буду хромать, тебе будет о чем задуматься.

Это несколько озадачило Коффи, но он повел плечами, упер кулаки в бока и спросил:

— И о чем же?

— О том, когда я приду.

Энн открытки не прислала. Я посмотрел новости. В доке разлилась нефть, угрожая лебедям и среде обитания устриц. Услышал, как кто-то позвал:

— Джек Тейлор?

Обернувшись, я оказался лицом к лицу со святым отцом Малачи, другом моей матери. Мы враждовали уже много лет. Он оглядел меня и заключил:

— Несомненно, снова напился.

— Я не выпил ни капли за последние полгода.

— Надо же… Да ты никогда не был трезвым.

Я встал, потому что нельзя давать людям наподобие Малачи преимущество. От него волнами доносился запах старого сигаретного дыма. На нем был черный костюм, плечи усыпаны перхотью. Он напоминал зловещую галку. Стоячий воротничок помят, хотелось сунуть его в стиральную машину и пустить ее по самому длинному циклу. Я спросил:

— Они обязали вас ухаживать за больными?

Малачи оглянулся с недовольным видом и проговорил:

— Теперь никто не зовет священников, за исключением стариков, которые хватают тебя за руку и просят дать им перчатку падре Пио.

— Святого.

— Что?

— Святого падре Пио. Его канонизировали во время Кубка мира… в тот день, когда Испания побила нас по пенальти.