Драма жизни Макса Вебера - [96]

(«И как с небес добывший крови сокол, // Спускалось сердце на руку к тебе». Это Макс Вебер написал или все же Борис Пастернак?!) Подпись в письме: «Твоя собственность, твой Граули». Граули – это дракон из старофранцузского фольклора, а в переписке Макса и Эльзы – секретное имя Макса. Никто из них – ни автор письма, ни получательница – не знает, что это последнее письмо Макса ко дню рождения Эльзы, через несколько месяцев его не станет.

Глава 9. Революция и смерть

Детали быта – Межличностные констелляции – Республика и революция – Макрополитика – Болезнь, смерть и траур – Post mortem (Клагес, Ясперс, Баумгартен)

Детали быта

ЖИЗНЬ Вебера в Мюнхене не стала спокойной и благополучной, впрочем, именно таковую он отверг, отказавшись от предложения «сумасшедших пруссаков». Сначала искали жилье, сняли квартиру в доме известной писательницы-феминистки Елены Болау на Озерной улице (Зеештрассе, 17). Квартира оказалась крайне неудобной, она состояла из трех комнат, будучи при этом трехэтажной: внизу располагался кабинет Вебера, над ним гостиная, наверху спальная. Слышимость в доме была невероятная; часто Вебер вынужден был работать не дома, а в Баварской государственной библиотеке или в университете, используя для работы профессорскую комнату в семинарии по государствоведению. Кеслер пишет, что якобы еще в 1948 г. там стоял письменный стол и обтянутый зеленым диван, которыми, как сообщали, пользовался Вебер. Кроме того, зимой в доме было холодно. Большая часть его не отапливалась, Макс и Марианна собирались в одной отапливаемой комнате – в кабинете Макса. Все это, конечно, невозможно было даже сравнивать с комфортом и уютом гейдельбергского жилья. Единственное преимущество – квартира находилась сравнительно недалеко от университета и можно было экономить время на дорогу (впрочем, в Гейдельберге ходить в университет не требовалось вообще). Наверное, можно было бы найти более удобную квартиру, но это было бы слишком дорого. Мне трудно сказать, каким образом в результате подписания обсуждавшегося с Маттом контракта (с. 276) Вебер оказался финансово столь ущемленным. Но фактические финансовые трудности он описывает сам в письмах Марианне, отправляемых, когда она уезжала по своим делам в Гейдельберг или по депутатским (она – член парламента) – в баденскую столицу Карлсруэ. Марианна цитирует некоторые из них в мемуарах.

«Волнение перед лекцией? – отвечает на ее вопрос Вебер. – Мне было не по себе, и речь шла о многих тысячах марок, если бы я не мог начать. Это что-то ведь значит…» (МВ, 573). Здесь налицо озабоченность зарплатой, основанной на взносах слушателей, которые пришлось бы возвращать, если бы профессор по каким-то причинам не сумел начать свой курс. Лекции начались благополучно. Вебер пишет: «Сегодня учение о государстве, второй час лекция, все еще много слушателей – сошло! Теперь два дня покоя, затем неделя с шестью часами лекций и семинаром… Но все идет хорошо – только я трачу так много на еду! Что останется бедным детям? Наши доходы будут примерно соответствовать доходам слесаря (6 марок за лекционный час)» (Там же). Здесь финансовая озабоченность еще сильнее, и речь идет уже не о возможных потерях, а о вполне реальной и серьезной ограниченности доходов, когда человек начинает беспокоиться о том, что слишком много тратит на еду. Понятно, что на дворе революционная обстановка, что по всей стране послевоенные трудности, хозяйство развалено, марка обесценена, но все равно ситуация, когда академический гонорар всемирно известного профессора сравним с доходом низкооплачиваемого рабочего, явно не нормальна. Вебер при этом, кажется, даже не пытается изменить ситуацию, добиться для себя каких-то преимуществ. Я вижу этому только два возможных объяснения. Во-первых, Вебер сам просмотрел по невнимательности или сознательно допустил, ища компромисса и не ожидая трудностей, какие-то статьи в контракте, дающие администрации возможность ограничить оплату его часов. Хотя и то и другое, зная юриста Вебера, допустить довольно трудно! Во-вторых, Вебер уже не тот, он уже не бросается в бой даже за правое дело во всеоружии своего юридического опыта с отвагой настоящего бурша или даже с безрассудством берсерка, изображенным им самим во вступлении к теме «харизма» (ХИО, 1, 279). К тому же он постоянно испытывает трудности со здоровьем, и часто одна-единственная лекция может стать для него настоящим испытанием. Иногда кажется, что в последние месяцы своей жизни Вебер психологически несколько надломлен.

И отнюдь не случайна здесь озабоченность тем, что «останется бедным детям». Для нас это, так сказать, косвенная ссылка на еще одно несчастье, постигшее чету Вебер в эти последние месяцы жизни Макса. 7 апреля 1920 г. покончила жизнь самоубийством любимая сестра Вебера Лили. Она была военной вдовой, муж ее погиб в Пруссии в 1914 г., оставив ее с четверыми малолетними детьми. Макс и Марианна постоянно заботились о ней, опекали ее и детей. Лили поступила работать «мамочкой» – воспитательницей в частную школу-интернат, куда были устроены ее дети. Вскоре она вынуждена была вступить в отношения с женатым владельцем школы. Выяснилось также, что племянник владельца пытался соблазнить семнадцатилетнюю дочь Лили Клару. Марианне удалось тайно погасить разраставшийся скандал. Лили думала о смерти, страдала приступами депрессии, и ее самоубийство не стало для четы Вебер неожиданностью, тем более что сам Макс считал добровольный уход из жизни неотъемлемым правом человека и в этом смысле даже одобрял действия Отто Гросса, который помог уйти из жизни двоим своим подругам (с. 207). Уход Лили создал новые заботы, в том числе и материальные, для Макса и Марианны, которые скоро получили опекунские права. Потом – уже через несколько лет после смерти Макса – Марианна, вернувшаяся в Гейдельберг, официально усыновила детей Лили. Но это потом, а в то время Вебер, волновавшийся, как им удастся справиться с четверыми, внезапно свалившимися на них детьми, переживал даже собственные, избыточные, как ему казалось, расходы на питание, опасаясь, что мало останется «бедным детям».