Драма жизни Макса Вебера - [95]

Это был небольшой экскурс в область мазохизма. Вернемся к письму от 8–9 октября:

…наши отношения, которые ты однажды столь очаровательно описала как отношения «подчинения». Мне так же мало приходит в голову размышлять о том, кто еще «мог бы» тебе принадлежать, как ребенку – о том, «могла бы» его мать иметь еще другого ребенка <…> Я не знаю, в принципе, сильна или слаба моя предрасположенность к «ревности», но если отвлечься от всей «ответственности» и всей безусловной данности твоей жизни ровно такой, какова она есть, а также от того, что мне просто запрещает чувствовать (в моем случае) самая элементарная рыцарственность, она, ревность, конечно, очень важна. И так же поэтому я подтверждаю это «подчинение», что бы при этом не отказывалось «проглотить» мое тщеславие (ибо я не думаю, что оно не при чем даже в этой связи). Но не только поэтому. Ты золотое счастье – все наши отношения сквозь все эти последние, скажем так, 12 лет были сплошной борьбой друг с другом. Ты вела эту борьбу благородно, красиво и открыто, и теперь ты в меру твоих заслуг – победительница. И разве не можешь ты теперь говорить мне постоянно (и ты должна это делать, теперь это так забавно): смотри! Что ты тогда говорил? Как нападал на меня, Эльзу? И что делаешь Ты теперь? И что чувствуешь Ты теперь? Я хотел причинять тебе боль и в тайном обожании нападал и боролся против тебя и теперь покорен тобою в самом сокровеннейшем смысле, спасибо богам! Верность твоих инстинктов, сверхвласть красоты, твоя «умность» (пойми правильно это слово) и кое-что еще – и вот обворожительная дочь Евы подчинила меня так, как только один человек может подчинить себе другого (MWG II/10, 809).

Есть речи, которые бессмысленно комментировать – они говорят за себя сами. Но некоторые моменты все равно нельзя не отметить, например веберовское отождествление самого себя с ребенком и сравнение собственной ревности к другому (кто еще может быть поко́рен Эльзе, а имеется в виду, конечно же, брат Альфред) с ревностью ребенка к матери, которая может родить другого ребенка. Если структура эдипова комплекса, о которой мы говорили выше применительно к другим строчкам письма, могла бы показаться натяжкой, то здесь она рисуется в своей изначальной ясности. Мать, она же страстная возлюбленная, она же свободная «дикая кошка», управляемая безошибочными инстинктами, – это и есть веберовский архетип женщины (как ни условен здесь термин «архетип»). Но при этом трудно избежать одной, на первый взгляд неожиданной ассоциации. Мы видели, с каким плохо скрываемым пренебрежением, а также негодованием (если не отвращением) отнесся Вебер к статье, представленной Отто Гроссом для публикации в «Архиве социальной науки и социальной политики» (с. 176), и какое возмущение вызывала в нем легкомысленная и даже преступная связь Эльзы с Отто. Кажется, что трудно представить себе более далеких друг от друга по социальному статусу, взглядам на мир и практическому поведению людей, чем Макс Вебер и Отто Гросс. Ординарный профессор, патриарх университетской науки, столп благопристойности, пророк рациональности, символ германского величия и миф Гейдельберга, с одной стороны, и анархист, еретик психоанализа, сексуальный революционер, патентованный сумасшедший и харизматичный любовник – с другой. Казалось бы, им, как Востоку и Западу, не сойтись никогда. Но были точки, где они все же сходились, например в вопросе о свободе смерти (с. 312). И был взаимный интерес в основном скорее всего опосредствованный Эльзой. Это и отправка Гроссом статьи в руководимый Вебером журнал, и неоднократные визиты Вебера в Аскону, где на своем поле Отто Гросс был символом и непререкаемым авторитетом. Макса тянуло в Аскону, и необходимость консультировать Фриду Гросс в ее тяжбе с Хансом Гроссом была, конечно, поводом, но никак не достаточным основанием его визитов. Может показаться смешным с точки зрения научного или, если угодно, паранаучного текста, но Эльза не только связала своей жизнью два мира – мир Макса Вебера и мир Отто Гросса, но и способствовала, хотя неполному и неокончательному и даже, скажем так, тайному обращению Макса Вебера в новую для него веру. Если произвести операцию (методологии которой в точном виде не существует) теоретической «возгонки» или, если угодно, сублимации мыслей, сокрытых в страстных письмах Макса к Эльзе, да соединить ее результаты со строгими констатациями «Промежуточного рассмотрения», то я не удивлюсь, если в остатке такой алхимической процедуры (интерпретации) окажется нечто совместимое с идеями Отто Гросса.

Приведу заключительные строки письма Вебера к Эльзе в день ее рождения 8 октября 1919 г.:

Очаровательная новорожденная, новый год начинается для тебя под знаком бесконечного счастья. Пусть судьба будет благосклонной и сохранит его для тебя. Твои инстинкты столь безошибочны, что я знаю: ты дашь мне основательно и твердо чувствовать, что твоя власть для меня – благая власть потому, что именно твоя победа над этим «Граули» привела его, наконец, «к самому себе», и потому, что твоя красота делает его лучше, когда он ее ощущает, чем когда он предоставлен собственным глупостям. Стоп! 11 часов! Теперь рабочую шапочку на голову сокола на твоей руке! Пока Ты снова ее не снимешь!