Драма девяносто третьего года. Часть первая - [65]

Их вытаскивают из укрытия; как ни крепок их сон, им приходится пробудиться, объяснить свое присутствие под алтарем и оправдать свои намерения.

Они во всем признаются и говорят правду, но такая правда оскорбляет стыдливость дам из Гро-Кайу; по большей части это прачки, привыкшие орудовать вальками, и бьют они крепко; шалость эту они воспринимают серьезно. Тем временем какой-то любопытный, который в свой черед пробирается под алтарь Отечества, чтобы осмотреть его подполье, обнаруживает там бочонок с водой; он кричит, что это бочка с порохом и что злоумышленники намеревались разжечь там огонь и взорвать алтарь Отечества вместе с находящимися на нем патриотами; парикмахер и инвалид кричат изо всех сил, что в бочонке вода, а не порох. Было бы вполне естественно вышибить на глазах у всех днище бочонка и затем действовать в соответствии с тем, что он содержит; однако все сочли, что намного проще убить обоих несчастных, отрезать им головы и разгуливать с этими головами, нацепив их на пики.

События эти происходили в то самое время, когда с великой торжественностью оглашали указ Национальной ассамблеи, сохранявший короля на вершине исполнительной власти.

Национальная ассамблея была крайне заинтересована в том, чтобы устроить государственный переворот, направленный против якобинцев; поэтому, едва только ей стало известно об убийстве парикмахера и инвалида, она, раз уж ей как нельзя лучше поспособствовал случай, в свой черед помогает случаю.

— Господа, — заявляет председатель Национального собрания, — минуту назад нас заверили, что на Марсовом поле только что погибли два гражданина, два честных гражданина, погибли за то, что призвали взбунтовавшуюся толпу придерживаться закона; их немедленно повесили.

Этим председателем был Дюпор.

Дюпор, один из первых якобинцев, которого обогнали к этому времени другие якобинцы — Робеспьер, Бриссо, Сантер.

Реньо де Сен-Жан-д’Анжели подтверждает это известие и добавляет к нему подробности.

— Это были два национальных гвардейца, которые настаивали на исполнении закона, — говорит он. — Я требую введения закона военного времени; Национальному собранию следует объявить виновными в преступлении против нации тех, кто будет личными или коллективными писаниями побуждать народ к сопротивлению!

Под впечатлением этого ложного известия Национальное собрание тотчас же постановляет, что господин председатель и господин мэр, то есть Дюпор и Байи, должны удостовериться в правдивости фактов, дабы принять строгие меры, если будет установлено, что события происходили именно так.

Правдивость фактов не может быть удостоверена, ибо события происходили иначе, однако строгие меры приняты будут.

Робеспьер был в это время в Национальном собрании; он выходит оттуда и мчится предупредить якобинцев о том, что против них затевается. В Якобинском клубе он застает не более тридцати человек. На Марсово поле отправляют Сантера, с тем чтобы он забрал петицию.

Около полудня народ начинает приходить на Марсово поле; примерно в это же время туда является г-жа Ролан; люди застают там сильные военные отряды, вооруженные пушками; эти отряды и эти пушки находятся там в связи с утренними убийствами.

Поскольку вновь прибывшие не имели никакого отношения к убийцам из Гро-Кайу, их не тревожили ни эти пушки, ни эти отряды, которые, впрочем, около полудня, не зная, что им там делать, удалились, в то время как возле алтаря Отечества оставалось не более трехсот человек.

В числе этих трехсот человек оказались Робер и его жена, мадемуазель де Керальо (мы поговорим о ней, когда будем проводить обзор знаменитых женщин эпохи Революции); Брюн, будущий генерал, а в ту пору типографский рабочий; Эбер, Шометт и Вебер, камердинер королевы.

Несомненно, это Мария Антуанетта послала туда его, своего доверенного человека, чтобы получить от него отчет о том, что там будет происходить. Ей это было важно, для нее это был вопрос жизни или смерти.

Кроме того, там бесцельно бродили те страшные люди, те незнакомцы со зловещими лицами, которых можно увидеть лишь в дни революции и имена которых внезапно становятся известны, когда совершается какое-нибудь побоище.

Там находится карлик, исчезнувший после событий 6 октября, горбатый гном, который затем вернется в недра земли и которого накануне видели вышедшим оттуда: словно фантастическое видение, он верхом на коне проехал через весь Париж.

Этого карлика все уже знают: его зовут Верьер.

Там находится также Фурнье, прозванный Американцем, но не потому, что он родился по другую сторону океана (он родом из Оверни), а потому, что он был надсмотрщиком над неграми в Сан-Доминго, потом негоциантом, потом виноторговцем; к этому дню он разорен; он ходатайствует, составляет прошения, требует, однако Национальное собрание возвращает ему эти прошения, и, пребывая в болезненном и голодном раздражении, он убивает.

В этот день при нем на всякий случай оружие, и он не замедлит воспользоваться им.

В полдень по приказу Национального собрания, переданному Лафайету, прибывают первые отряды, которыми командует один из его адъютантов. Который из них? Его имя никто не называет. У Лафайета всегда столько адъютантов, что в них путаются.