Дракон должен умереть. Книга III - [46]

И почувствовал некоторое облегчение. Хотя бы тогда она не обманывала. Поэтому следующий вопрос он задал почти мягко:

— Зачем?

Джоан отвела взгляд. Пробормотала глухо:

— Мне нужно было сделать так, чтобы ты точно не мог исчезнуть.

— А просто попросить ты не могла?

Она слабо усмехнулась.

— Могла. Но это бы ничего не изменило, — и добавила едко:

— Ты уже однажды ушел.

На этот раз Генри не удалось сдержаться:

— Потому что ты попросила!

— А ты и не спорил!

— Я дал слово королю! Что, если ты попросишь меня уйти, я уйду!

Ее лицо слегка дрогнуло, но затем она заметила холодно:

— И на это ты тоже согласился.

Генри глубоко вздохнул, пытаясь не сорваться.

— Ты знала, как тяжело мне было тебя сдерживать. Чего мне это стоило.

Она снова отвела взгляд.

— У меня не было выбора.

— Был. Если бы ты хоть раз не стала прикрываться драконом и набралась смелости сказать честно, что ты чувствуешь.

Джоан вздрогнула.

— Ты мог бы сделать то же самое, а не радостно уходить всякий раз, когда я предоставляю тебе такую возможность!

Генри не выдержал:

— Я уходил не радостно! И я искал тебя все это время! Все эти проклятые три года я только и делал, что искал тебя! И вовсе не из-за дракона, а потому что по-прежнему считал тебя своей женой!

Сначала Джоан растерялась и явно не знала, что ответить. Но потом ее лицо снова стало спокойным и холодным, и, слегка прищурившись, она бросила:

— Целых три года только и делал что искал меня? И ни разу за это время не был с другой женщиной?

Он замешкался, и этого хватило, чтобы Джоан зло, торжествующе усмехнулась.

Генри снова сделал глубокий вдох и тихо спросил:

— А ты? Скажешь, что ни с кем не была?

Джоан перестала улыбаться — только злой прищур сохранился.

— В моем случае это было невозможно.

— И ты даже не пыталась?

Она долго молчала.

— Достаточно, Генри, — наконец сказала она. Пошла к двери, по пути бросив:

— Счастливо добраться до Тенгейла. По приезду напиши Уорсингтону. И Бертраму. Они тебя искали.

Генри не стал ничего отвечать.

Дверь громко захлопнулась. Он невольно обернулся — но на этот раз в доме никого больше не было.

***

Леди Теннесси ни о чем не спросила Генри, когда тот вернулся в замок. Но на следующий день за ужином заметила:

— Пока тебя не было, в столице происходили интересные вещи.

Генри сделал вид, что пропустил замечание мимо ушей, увлеченный едой. Его мать это, разумеется, не остановило.

— Наша королева сначала собиралась выйти замуж за молодого Лотарского князя, а потом передумала. Ты не знаешь, почему?

На этот раз Генри выразительно посмотрел на мать.

— Как я могу знать? Я все время был там, — он кивнул в сторону гор.

— А где в это время была Джоан? — невозмутимо спросила леди Теннесси.

Он не успел соврать сразу, а потом врать было уже бессмысленно.

— Что произошло? — спросила леди Теннесси.

Генри молчал. Его мать изучала его лицо.

— Вы поссорились, — продолжила она.

Генри снова не нашел нужным отвечать. В конце концов, она даже не спрашивала.

— Кажется, я допустила серьезный пробел в твоем воспитании, — пробормотала леди Теннесси. — Но с мальчиками всегда тяжело говорить о любви.

Генри мрачно посмотрел на нее.

— Сначала они слишком маленькие, а потом вдруг становятся слишком большими.

Он слабо усмехнулся. Генри хорошо помнил эту интонацию — ироничную и чуть усталую, как будто леди Теннесси наперед знала, что все ее слова будут сказаны впустую.

Она задумчиво смотрела на огонь, подперев голову рукой.

— Почему-то среди людей упорно бытует мнение, что любовь — это радость, счастье, блаженство и наслаждение. А потом оказывается, что все не так, и тогда те же самые люди заявляют, что любви не существует. И никому не приходит в голову, что они просто ошиблись, перепутали ее с чем-то другим. Любовь, Генри, — это слышать и понимать другого. Пытаться услышать и понять, во всяком случае. Мы с твоим отцом оба ошибались, — леди Теннесси повернулась к Генри и внимательно посмотрела на него, делая ударение на слово «оба». Он приподнял брови. — Оба, Генри. Но всегда мы пытались понять и услышать друг друга. Мы спорили, не соглашались, ссорились — но все равно пытались. И в моменты сомнения и одиночества мы обращались друг к другу — зная, надеясь, что будем поняты и услышаны. Это не наслаждение, Генри. И не счастье. Это работа. Тяжелая работа, в которой каждый день нужно безжалостно выкладываться по полной. И у тебя будут удачные дни. Будут плохие. Будут те, о которых ты никогда не захочешь вспоминать. Но каждый день ты будешь знать, что есть хотя бы один человек, который поймет и услышит тебя.

Генри снова усмехнулся — спокойно, холодно.

— Я не думаю, что Джоан хочет меня понимать, — он решительно поднялся из-за стола. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — кивнула леди Теннесси. — Я завтра уезжаю, — добавила она будничным тоном, как будто всего предыдущего монолога и не было.

— Куда?

— К своей кузине. Мне понравилось гостить у нее осенью. Ты не будешь без меня скучать?

— Постараюсь, — улыбнулся Генри.

***

Скучать он начал на третий день. Губерт отлично справлялся с управлением областью, как делал это все предыдущие десять лет, и Генри не видел смысла начинать вдруг играть роль мудрого правителя — хотя благодаря пребыванию в столице его опыт в этой области сильно вырос. Тем более, что вид документов навевал неприятные ассоциации.