Дракон должен умереть. Книга III - [22]

Поначалу они не очень часто виделись днем. Генри проводил почти все свое время в библиотеке, а ее времени хватало только на то, чтобы устроить перенос книг оттуда в кабинет. Когда библиотекарь доложил, что лорд Теннесси читал одну из книг, которую она просила достать, Джоан стало любопытно, и она приказала отправлять ей все книги, которыми интересовался Генри. Библиотекарь повиновался, со свойственной своей профессии скрупулезностью составляя для нее списки с указанием даты и количества прочитанных страниц. Позже Джоан просматривала эти списки со странным ощущением причастности, возникавшим от знания, что именно и когда Генри читал. Как и звук его дыхания во сне, это чувство успокаивало ее.

Пару недель спустя Генри пришел к ней в кабинет, молчаливый и вежливый, с совершенно невозмутимым видом взял книгу с полки и сказал просто «я еще не дочитал», и Джоан страшно испугалась — как тогда, когда он застал ее за чтением писем. Она боялась предположить, что он мог про нее думать.

Джоан перестала забирать книги, и после этого долго видела его только на заседаниях Совета — и по ночам, когда его молчание было естественным и не могло означать, что он что-то от нее скрывает. А потом она совершенно случайно встретила Генри на галерее, и у него был такой растерянный вид, напрочь лишенный его обычного выверенного спокойствия, что она сама растерялась в первое мгновение. Джоан не могла предположить, что могло с ним случиться, а он явно не хотел, чтобы она знала — и это ранило, саднило, мешало спокойно разговаривать с ним. Но он пошел вместе с ней, и просидел в кабинете всю ночь, — это тоже успокаивало. Как и много лет назад, молчание вместе с ним имело свою ценность.

С тех пор он стал часто приходить к ней в кабинет. Они не договаривались об этом, никто никого ни о чем не просил — просто иногда Генри появлялся, и Джоан каждый раз незаметно вздыхала, испытывая чувство непонятного облегчения. Она снова стала спать — все еще сильно меньше, чем спали все нормальные люди, но достаточно, чтобы приходить к нему по ночам все реже и реже. Иногда, впрочем, Джоан все равно не могла уснуть — тогда она бесшумно проскальзывала по коридорам, пробиралась в его комнату и там сворачивалась в кресле, глядя на его напряженное лицо и ожидая, когда он вздохнет и его лицо расслабиться. После этого она неслышно поднималась и уходила, забирая с собой часть его спокойствия и оставляя вмятину в мягкой обивке кресла, которая успевала выправиться до того, как он просыпался.

Каждый раз после ночи у него Джоан не сразу могла посмотреть Генри в лицо. В этот момент она обладала тайным знанием, как будто оставив себе часть несуществующей между ними близости, и ей требовалось время, чтобы напомнить себе, что между ними ничего не существовало. Вероятно, она не вполне владела собой тогда — потому что Генри в таких случаях пристально глядел на нее, и его лицо было таким же сосредоточенным и серьезным, как ночью.

Джоан старалась реже смотреть на него днем — потому что уже привыкла смотреть на него ночью часами и боялась, что привычка может взять свое. И только это могло объяснить, почему она не заметила сразу.

Это случилось нечаянно, как всегда случаются такие вещи, — Генри протянул руку через стол в тот момент, когда она ставила горячий чайник, и кипяток плеснул ему на руку. Джоан бросила взгляд, чтобы убедиться, что ничего страшного не случилось — и вдруг увидела уродливые отметины, идущие через пальцы, скрытые загаром и потому не такие заметные.

— Генри, — позвала она тихо, и он тут же вскинул на нее глаза, потому что ее голос звучал не совсем обычно. — Что случилось с твоей рукой?

Он удивленно поднял брови.

— Ты же сама только что облила меня кипятком.

— Нет, не это, — возразила она, не обращая внимания на свежее красное пятно и не сводя глаз со старых шрамов.

Он недоуменно посмотрел на свою руку, неожиданно понял, о чем она, и поднял глаза, холодные и настороженные.

— Я не помню, — сказал он наконец спокойно, но это было совсем не то спокойствие, за которым Джоан приходила к нему по ночам.

— Покажи мне вторую руку.

Он молчал.

— Генри, покажи мне вторую руку, — приказала она тихо, и он поднял и повернул к ней кисть тыльной стороной. Джоан долго смотрела на полосы.

— Ты не помнишь, — повторила она.

— Нет, — отрезал Генри, убирая обе руки и быстро вставая из-за стола. — Я вернусь позже.

Она ничего не ответила, глядя прямо перед собой, а тошнотворный ужас ворочался внутри нее, сковывая конечности и наполняя жутким бессилием.

***

Кошмар был таким же ярким и настоящим, как обычно — еще более настоящим оттого, что весь вечер она смотрела на Генри и на его руки всякий раз, когда он не мог этого видеть.

Джоан проснулась растерянная и расстроенная, и тут же пошла к нему, быстро проходя по пустым коридорам. В комнате Генри она забралась в кресло привычным движением. Мягкая подкладка слегка поддалась, принимая форму ее ног, которые Джоан подобрала под себя.

Лицо Генри снова было сосредоточенным, напряженным, и Джоан стала ждать, когда он вздохнет и расслабится. Она знала, что рано или поздно это должно произойти, и замерла, глядя на него и отмеряя время его ровными вдохами и выдохами. Тишина была разлита в воздухе комнаты, обволакивая ее, как клубы дыма без цвета и запаха, и она впитывала ее кожей, с каждым вдохом и выдохом все больше успокаиваясь.