Драгоценности Парижа - [15]

Наконец, впереди показались освещенные месяцем невысокие плотные тени, Дарган втянул носом прохладный воздух. Запах хорошо просушенной травы с цветами защекотал ноздри, вдлился в грудь дурманящим настоем, заставляя расправить плечи. Девушка тоже почувствовала, как пахнет сено, она оторвала голову от плеча спутника, встряхнула волосами. Оба сделали несколько торопливых шагов и воткнулись в стожок. Дарган облапил подружку поперек талии, уложил на основание копны и тут–же полез рукой между ее ног. Наверное она не ожидала стремительного маневра, потому что спохватилась только тогда, когда спутник успел спустить шелковые трусы ниже ее колен. Попыталась сдвинуть ноги, но было уже поздно, Дарган расшвырял полы черкески, сдернул шаровары вниз. После недолгой борьбы нащупал манящее углубление и резко двинул задницей. Опыта было не занимать, в станице Стодеревской, когда принялся бегать к овдовевшей душеньке, старался прислушаться к советам старых казаков, учивших молодежь, как надо обращаться с бабами, чтобы и самому удовольствие получить, и она не осталась бы в накладе. Старики говорили, что главное в этом деле напор, как с истинным врагом, иначе насмешки одолеют хуже татарской сабли.

Он поступил согласно казацкому учению. Подружка вскрикнула, настроилась выскользнуть из–под него, она с силой уперлась ладонями ему в подбородок, выставила колено вперед. Но Дарган был упорен, недаром, несмотря на молодость, казаки прочили его в сотники. Изловчившись, он бедром отогнул колено иноземки и снова налег низом живота. На этот раз получилось, не как с душенькой — скользко и полюбовно, а туго, с резкой болью и отчаянным сопротивлением. Показалось, внутри у нее что–то порвалось. Девушка вскрикнула, забилась подбитым фазаном, она со страхом в глазах продолжала упираться кулаками в подбородок и оттопыривать зад, еще не понимая, что произошло. Дарган не останавливался, он знал, что в бабьем деле главное закрепиться на завоеванных позициях, чтобы не пришлось потом выглядеть сопляком–малолеткой, которого не стоило допускать до действительной службы. Ведь не зря станичники, из которых состояла почти вся сотня, уже сейчас старались прислушиваться к нему как к своему атаману — честь большая, ее удостаивался не всякий и не всегда.

Между тем в призрачном лунном свете стало видно, что в зрачках девушки принялись плясать настоящие языки пламени, казалось, если их направить вниз, они расплавят сбившуюся на горле в ямку золотую цепочку с медальоном, золото вспыхнет жгучим костерком, прожжет нежную кожу насквозь и уйдет в землю. С еще большим остервенением она взялась отодвигать от себя голову партнера, одновременно пытаясь вильнуть попой. Сипение с зубовным скрежетом сквозь губы грозились перейти в громкие вопли. Наконец, она будто выплюнула какие–то слова, среди которых можно было разобрать шипящее:

— …ту сэ куш–шри… ку–ушри… ку–уш–шри-и…

Дарган не понимал их значения, но они злили его, словно имели нехороший смысл. Хотелось заставить девушку замолчать, ведь не он набился в дружки, а она приманила его к себе. Он уже готовился положить ладонь на губы подружки, когда со стороны площади снова прилетел цокот копыт. Девушка вскрикнула громче, чем обычно, рванулась в сторону. Дарган едва успел подмять ее под себя и зажать рот рукой. Но этого оказалось недостаточно, подружка ударила коленом в пах, укусила за мякоть ладони и закричала так, что рядом взвыла бродячая собака. Стук подков изменил направление, можно было не сомневаться, что всадники услышали призыв о помощи. Не дожидаясь, пока его стащат с девушки за ноги, Дарган вскочил, поддернул шаровары и настроился броситься в темноту улицы. И вдруг осознал, что бежать некуда, потому что конники в гусарских кителях разделились на две группы и взяли маленький дворик перед церковью в плотное кольцо. Иноземка вскрикнула еще раз, в голосе послышались злые ноты.

— Куш–шри… куш–шри… — повторяла она раз за разом, норовя ударить насильника ногой.

— Я за тобой не бегал, — ощерился Дарган. Он не понимал, почему она разозлилась, когда станичные душеньки при любованиях только млели от удовольствия и просили приходить почаще. — Сама завлекла.

Он приготовился принять неравный бой. Кто–то из верховых поджег смоляной факел, еще одна обмотанная ветошью палка вспыхнула с другого конца дворика, осветив его как днем. Дарган вдруг заметил, что ляжки недавней партнерши под платьем измазаны кровью. Озноб прошиб его с ног до головы, он понял, что девушка была девственницей. В станице за насилие его ждала бы немедленная расправа, а здесь, в чужой стране, тем более. Руки торопливо взялись запихивать полы черкески за ремень, тело напряглось. Оставалась малость — гикнуть и вцепиться пальцами в горло ближайшего всадника, преграждавшего путь. В этот момент к гусарам подскакал еще один верховой:

— Господин вахмистр, там под стенкой человек лежит, — басовито доложил он.

— Живой? — переспросил тот, к кому обратились.

Дарган всадил ногти в ладони, прокусил губу до крови. Он лихорадочно искал выход.

— Шевелится, но голова вся в крови.

— Это дело рук вон того разбойника, — без сомнений в голосе сказал вахмистр. — Надо брать кавказского абрека в цепи, иначе утекет.