Дотянуться до моря - [29]

Не попадая дрожащими пальцами, нажимаю «перезвонить», но система приятным женским голосом на чистом турецком говорит мне, что что-то не так, и с мамой она меня соединить она не может. Я в ступоре смотрю на погасшее табло, — я ведь перезваниваю по определившемуся номеру, ошибки быть не может. Какого же черта?! Сердце начинает выпрыгивать из груди, я лихорадочно ищу в записной книжке айфона мамин мобильный номер (баран, неужели трудно выучить наизусть!), нахожу, набираю, — снова в динамике приветливый турчанкин голос. Чё-о-о-рт!! Что за хрень!!! Набираю мамин домашний (хоть его его я помню наизусть!) — то же самое. Но последняя неудача меня, как ни странно, успокоила. Здраво рассудив, из нее я сделал вывод, что сам что-то делаю не так. Я быстро отмел самые простые причины: деньги на счету есть сто процентов; роуминг включен? — включен, об этом я позаботился, да и звонил я Иве уже здесь, чего без работающего роуминга сделать бы не смог. Так что же не так? Еще раз посмотреть на список набранных номеров. Все, как обычно: восемь… Восемь? Ёкарный ты бабай! Какой, на хрен, восемь?! Ты ж за границей, чучело! Вместо восемь надо «плюс семь» набирать! Да, но я же перезванивал, вроде, по входящему вызову… Ну, да, мамин мобильный номер отобразился так, как он забит в телефонной книге аппарата, то есть начиная с восьмерки, все правильно. Надо ж быть таким уродом, а?! Но — постойте, а как же тогда я Иве сегодня звонил? А-а, все понятно: Иве я тоже перезванивал по ее вчерашнему входящему, она набрала мне, когда я уже приземлился. А поскольку Ивин номер по соображениям беспалевости у меня записан не был, то определился он в международном формате, т. е. с «плюс семь» в начале. Все правильно, а ты — осел! Правда, небезнадежный, с похмелья, перетраху и недосыпу, а все-таки разобрался. Ладно, три с минусом тебе, иди, сдал. Я набрал правильный мамин номер, и с облегченьем услышал, как в динамике пошли гудки. В этот момент дверная ручка повернулась, и в номер вошла Ива.

«Алё, алё, алё, алё!» — привычно зачастила в трубку мама. «Мам, привет! — облегченно выпалил я, не услышав в обертонах ее голоса ничего тревожного, и повернулся к застывшей в дверях Иве. — Ты звонила?» «Мама», — показал я Иве одними губами, одновременно рукой призывая ее заходить. Но Ива уже и без того уже беззвучно прикрывала дверь и, осторожно ступая, направилась ко мне. Скрытую за ее сжатыми в куриную жопку губами хулиганскую улыбку я заметил только когда она подошла ко мне вплотную. «Привет, привет! — ответила мама тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Да, я звонила. А ты вообще где?» «Я?» — в полном замешательстве содержательно переспросил я. Вроде бы, я все маме разъяснил, растабличил… В этот момент, глядя на меня, как удав на кролика, Ива обвила себя правой рукой от плеча до левого бедра, до жути напомнив мне этим жестом красного командира, потянувшегося за шашкой разрубить пополам трясущуюся перед ним от страха белую сволочь. Но, к счастью, вместо эфеса Ивины пальцы ухватили всего лишь край парео, рванули, и тонкая ткань, закрутившись вокруг ее талии сероватым тайфунчиком, улетела куда-то в угол комнаты, оставив Иву передо мной совершенно голой. «Господи, как же она по отелю-то шла?» — мелькнула в голове мысль, потому что без пододетого купальника улетевшее парео скрывало Ивины тайны не лучше, чем полный воды прозрачный полиэтиленовый пакет — плавающую внутри золотую рыбку. Сочетание маминых вопросов и аллегорий про рыбку придали мне такого ошалелого вида, что Ива, думаю, полностью приняв произведенный эффект на счет своих действий, на пару секунд артистично замерла в позе «нечаянное бесстыдство»: какая женщина поторопится уйти со цены, если зал рукоплещет?

Не раз и не десять виденная, Ивина нагота давно перестал быть для меня откровением, но сейчас я смотрел на нее, как музейный завсегдатай на любимую, но давно и хорошо знакомую картину, в которой взгляд неожиданно открыл нюансы, ранее почему-то не замечаемые — с прежним восхищением и новым любопытством. Уверен, навероятнейшая мысль, должная прийти в первые две секунды созерцания в голову любому, разбирающемуся в искусстве под названием «женская красота», буде таковому посчастливилось бы увидеть Иву обнаженной, была бы: «Боже, как она красива!». И лишь потом мозг его, анализируя все новые и новые образы, посылаемые глазами, начал бы раскладывать эту общую картину на составляющие, каковой процесс только подтвердил бы первое впечатление. Ивабыла высока, стройна и очень пропорциональна — ни слишком широких бедер, ни слишком узкой талии, все точно в меру. Разве что, пожалуй, ее ноги на всем их протяжении от паха до лодыжек были чуть массивнее эталонных параметров, но мне это даже нравилось (в любом случае, это лучше, чем когда наоборот — утяжеленный верх и тонконогий низ: обладательницы такого типа фигуры часто очень гордятся своими длинными и тонкими ногами, выставляют их напоказ, не понимая, что диспропорции верха и низа делают их похожими на птицу марабу из африканских саванн). И все эти вполне тонкие и изящные метр семьдесят шесть были покрыты изумительным оливковым загаром, так идущим ее цвета выгоревшей на солнце пшеничной соломы волосам и хризолитового оттенка радужке широко открытых, словно всегда немного удивленных, глаз. На груди загар обрывался в миллиметре от пупырчатых розовых ареол, увенчанных огромными, коническими, как бабушкин наперсток, сосками. Если вообще можно говорить об общепринятых составляющих эталона зрелой женской груди (округлая форма и размер гандбольного мяча), то у Ивы была именно такая. Ее живот там, где ему полагается быть плоским, выше пупка, украшенного лаконичным пирсингом, под острой межреберной аркой, и был таковым, а ниже округлялся ровно настолько, чтобы ни на какие складки не было даже намека. Вообще, хотя ни анорексичной, ни даже просто худой Иву назвать было нельзя, ее подкожные отложения нигде не выпирали, гладко распределяясь там, где им быть уместно и отсутствуя в местах, где их присутствие было нежелательным. Все остальные хоть сколько-либо значащие части ее фигуры — высокая шея, тонкие руки с длинными пальцами, изящной формы ступни только подчеркивали общую картину совершенства ее тела, как изящная и ненавязчивая оправа подыгрывает сиянию солитера, ею обрамленного. Причем такая эталонная пропорциональность не была плодом бесконечных истязаний в тренажерных залах и изнурений диетами, — Ива была такой от природы. Честно говоря, красивее женщины я в своей практике не встречал, да и немногие записные красавицы — кинодивы и модели, от параметров которых одну половину человечества колотит зависть, а другую — эрекция, вряд ли могли бы хоть в чем-то дать ей заметную фору. И еще — пахло от нее всегда настолько обворожительно, что перед глазами вставал огромный флакон какого-то совершенно невероятного, переливающегося всеми цветами спектра суперпарфюма, внутри которого на манер Русалочки из мультфильма каждое утро купается Ива перед тем, как явить себя миру. Я даже глаза закрыл, наслаждаясь застывшим на обратной стороне век изображением, но мама вывела меня из состояния рассеянного созерцания.