Достойное общество - [79]
Более того, помимо различий, связанных с самим актом пожертвования, донорство крови не может быть приемлемой моделью общества милосердия еще и с точки зрения того, как функционируют соответствующие социальные системы. В некоторых странах донорство крови рассматривается как форма страховки: члены семьи или друзья пациента, нуждающегося в переливании, сдают кровь, чтобы восполнить ее недостаток в конкретном медицинском учреждении. Применительно к денежной благотворительности эта логика не работает, поскольку у бедных людей и друзья, как правило, бывают так же бедны, как они сами. Отсюда следует вывод: донорство крови не может ничего сказать о том, как нам надлежит оказывать финансовую помощь неимущим.
Но и этот контраргумент можно, в свою очередь, опровергнуть и вернуться к мысли о том, что именно донорство крови способно послужить примером возможной социальной парадигмы, связанной с денежными дотациями в достойном обществе. Ведь для того, чтобы сдать или получить донорскую кровь, людям приходится преодолевать глубоко укоренившиеся предрассудки – магические верования, ритуалы, расизм, – так или иначе связанные с кровью. Предрассудки, связанные с кровью, также ассоциируются с честью и унижением. Кастильская знать заносчиво претендовала на то, что в жилах у нее течет «голубая кровь» (sangre azul) – кровь, не запачканная примесью «темной крови» евреев и мусульман. В качестве доказательства аристократы демонстрировали голубые вены, просвечивавшие сквозь их бледную кожу.
Но кастильская голубая кровь сейчас относится разве что к области исторических преданий. Заглянем в историю не столь отдаленных времен. Во время Второй мировой войны Красный Крест все еще хранил кровь белых и черных отдельно. Все эти факты я напоминаю для того, чтобы показать, через какие предрассудки пришлось перешагнуть банкам донорской крови. Идея принадлежности «по крови» представляет собой древнюю, уходящую вглубь веков концепцию, связанную с племенным, семейным, а иногда и национальным родством. Но – чудо из чудес – донорство крови в наши дни представляет собой институт международный. Единственным важным фактором остается фактор чисто биологический, связанный с группами крови. И если принять во внимание все эти факты, свидетельствующие о том, что древние предрассудки можно и нужно преодолевать, то они вполне могут укрепить нашу веру в то, что донорство крови – возможная модель неунижающей социальной поддержки, на которую можно будет опираться и применительно к интересующим нас областям благотворительности.
К настоящему моменту мы успели обсудить два вопроса. Первый касается мотивов, которые заставляют человека жертвовать деньги в пользу других людей, и, в частности, возможность мотива сугубо альтруистического – щедрости, не обремененной тщеславием. Второй, связанный с первым, есть вопрос о том, может ли донорство крови послужить моделью чистой благотворительности, ведомой духом добровольного выбора и щедрости, не замешанной на унижении.
Парадокс милосердия заключается в следующей дилемме: следует ли предпочесть (с оглядкой на необходимость избегать обиды и унижения) милосердие, осуществляемое из благих побуждений, или же будет лучше, если побуждения окажутся дурными? Благие мотивы связаны с озабоченностью благополучием другого человека без малейшей примеси эгоизма. Донатор жертвует нуждающимся из чистой любви к ближнему, не надеясь получить что-либо взамен. Милосердие вознаграждает само себя. Дурными в данном случае называются такие побуждения, когда донатор жертвует нуждающимся исходя из эгоистической озабоченности тем, как он, донатор, будет выглядеть в глазах других людей. Это дурной мотив, поскольку человек здесь пользуется чужими страданиями для того, чтобы поднять свой статус в собственных глазах и в глазах окружающих.
На первый взгляд кажется, что все проще простого: жертвовать лучше исходя из благих, а не из дурных мотивов. Вне всякого сомнения, именно так дело и выглядит с точки зрения самого донатора, но наш вопрос заключается в том, как это выглядит с точки зрения благополучателя. Что предпочтительнее для адресата помощи: благотворительность, проистекающая из благих побуждений или же из побуждений дурных?
С точки зрения получателя, если он получает дотацию от человека, движимого эгоистическими побуждениями, то сама его готовность принять дар позволяет донатору удовлетворить свое самолюбие, так что получатель не обязан испытывать чувство, как будто он остался донатору что-то должен. Он обязан поблагодарить за помощь, но не обязан чувствовать благодарность. Благодарность он должен ощущать только по отношению к тем донаторам, которые жертвуют деньги исключительно исходя из заботы о нем, получателе. Донатор по большому счету не может требовать благодарности, потому что действует не исходя из потребности в таковой, но получатель, со своей стороны, обязан благодарность чувствовать, поскольку щедрый даритель облагодетельствовал его. Чувствовать благодарность, не будучи в состоянии оказать ответную услугу, – значит попасть в зависимое положение, если сравнить данную ситуацию с ситуацией человека, который обязан своему дарителю всего лишь внешним выражением благодарности, поскольку последний действовал исходя из эгоистических побуждений.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
100 лет назад Шпенглер предсказывал закат Европы к началу XXI века. Это и происходит сейчас. Европейцев становится все меньше, в Париже арабов больше, чем коренных парижан. В России картина тоже безрадостная: падение культуры, ухудшение здоровья и снижение интеллекта у молодежи, рост наркомании, алкоголизма, распад семьи.Кто виноват и в чем причины социальной катастрофы? С чего начинается заболевание общества и в чем его первопричина? Как нам выжить и сохранить свой генофонд? Как поддержать величие русского народа и прийти к великому будущему? Как добиться процветания и счастья?На эти и многие другие важнейшие вопросы даст ответы книга, которую вы держите в руках.
Книга посвящена проблеме социального предвидения в связи с современной научно-технической революцией и идеологической борьбой по вопросам будущего человечества и цивилизации.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.