Достойное общество - [54]
Против отделения культурного содержания от культурных институтов можно возразить на том основании, что оно искажает само понятие культуры. Ведь говоря о культуре, мы говорим скорее не о содержании, а о формах и возможностях его выражения. Культура являет собой продолжение концепции языка: она включает в себя целую систему символов и знаков, используемых обществом для самовыражения. Ведь язык определяется не тем, что конкретно он выражает, а тем, что может быть выражено посредством него. Точно так же и культура, будучи системой символов, знаков и возможностей их сочетания, не может и не должна определяться через конкретное содержание. По своей природе культура семиотична, то есть является продолжением понятия языка применительно к системам знаков и символов в целом.
Я убежден в пустоте формального определения культуры, поскольку любой естественным образом сложившийся язык в принципе позволяет «говорить обо всем, о чем угодно», ну или почти обо всем. Нам следует рассматривать символы в их непосредственном применении, а не через призму того, что они в принципе могут выражать. Еврейское сообщество обладало набором средств выражения, достаточным не только для сравнения евреев с неевреями, но и, скажем, греков с варварами. Однако если в первом случае соответствующий инструментарий был всегда наготове и часто применялся в еврейском дискурсе, то проблема культурных различий между варварами и греками никогда не играла в нем существенной роли. Таким образом, интересующий нас вопрос сводится не к тому, что потенциально способен выразить язык культуры как знаковая система, а к тому, что он в действительности выражает, в особенности в отношении людей – как отдельных, так и объединенных по групповому принципу. В британском английском есть множество нелицеприятных идиом, связанных с голландцами – например, «голландское утешение» (Dutch comfort) в значении «скоро все станет еще хуже»; или «быть храбрым как голландец» (Dutch courage), в значении «расхрабриться под воздействием алкоголя»; или «голландская вдовушка» (Dutch widow) в значении «шлюха»; а также целый ряд им подобных. Очевидно, что все эти выражения появились в ходе длительного военно-морского и торгового соперничества между Британией и Голландией. Здесь можно возразить, что влияние этих выражений на современное отношение британцев к голландцам минимально. Однако подобные выражения вполне могут быть использованы с целью активного воздействия на восприятие образа «другого». В любом случае, когда речь заходит о символах, определяющих собирательное представление о ком или о чем-либо, имеются в виду именно активные символы. Причем они остаются таковыми, даже будучи отнесенными к разряду клише и стереотипов мышления.
В первую очередь нас интересуют коллективные представления, к которым в основном относятся концептуально и эмоционально значимые для общества символы, потенциально способные влиять на групповую принадлежность людей. Стереотипное восприятие других социальных групп, некоторые из которых могут существовать в рамках того же общества, играют важную роль в формировании коллективных представлений. Стереотип не сводится к упрощенному, схематичному представлению о группе людей, ведь, вообще говоря, любая форма классификации или обобщения упрощена и схематична в силу когнитивной необходимости. Стереотип – это особый род классификации, для которого характерна акцентуация на негативных чертах классифицируемой группы людей. Он переносит исторически и культурно обусловленные черты в разряд неизменных врожденных качеств. Именно в силу этого мышление, построенное на стереотипах, граничит с мышлением расистским, ведь последнее приписывает свойство врожденности и неизменности тем человеческим качествам, которые на деле являются приобретенными, временными и нежелательными. Стереотипы как форма коллективного заблуждения плохи вовсе не вследствие присущей им схематичной упрощенности, размывающей границы индивидуальных различий, но именно вследствие их непропорциональной акцентированности на нежелательных качествах, возводимых в ранг врожденных.
Негритянская лень, итальянская импульсивность, армянская подлость, еврейская клановость, турецкая жестокость, немецкая прямолинейность – все это негативные качества, приписывать которые соответствующим группам людей – значит оскорблять их. Но будет ли это восприниматься в том числе и как унижение?
Справедливости ради нужно заметить, что не все стереотипы построены на негативных качествах. Многие из них апеллируют к таким положительным качествам, как присущее чернокожим чувство ритма, душевная теплота итальянцев, армянская сообразительность, еврейская семейственность, турецкая храбрость и немецкая трудоспособность. Однако в контексте данной книги я использую слово «стереотип» применительно к негативным стереотипам и, как уже говорилось выше, пытаюсь ответить на вопрос, вызывают ли они чувство унижения.
Здесь представляется уместным упомянуть об отличии человеческих стигм от социальных. Как правило, человеческие стигмы связаны с тем, что людям отказывают в праве принадлежности к человеческому роду в целом вследствие особенностей их физического облика. Социальные же стигмы скорее связаны с тем, что людям отказывают в праве принадлежности к какому-то конкретному обществу. Тем не менее, когда групповая принадлежность стигматизируемых ограничивается рамками общества, которое их отвергает, два вида стигматизации накладываются друг на друга, как это происходит в случае с сицилийцами в Италии, корсиканцами во Франции, а также цыганами в целом ряде стран. Все это люди, чья идентичность зависит от не принимающего их общества и у кого нет реальной возможности выбрать какое-то другое общество для проживания. Для них неприятие со стороны общества, проявляющееся в том числе в отношении к ним как к гражданам второго сорта, равносильно неприятию со стороны всего человечества. То, являются ли социальные стигматы или стереотипы унизительными или же просто оскорбительными, не зависит исключительно от природы качеств, вокруг которых выстраиваются лежащие в их основе коллективные представления. Гораздо большее значение здесь имеют социальные последствия таких нападок, а их никогда нельзя просчитать заранее.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
100 лет назад Шпенглер предсказывал закат Европы к началу XXI века. Это и происходит сейчас. Европейцев становится все меньше, в Париже арабов больше, чем коренных парижан. В России картина тоже безрадостная: падение культуры, ухудшение здоровья и снижение интеллекта у молодежи, рост наркомании, алкоголизма, распад семьи.Кто виноват и в чем причины социальной катастрофы? С чего начинается заболевание общества и в чем его первопричина? Как нам выжить и сохранить свой генофонд? Как поддержать величие русского народа и прийти к великому будущему? Как добиться процветания и счастья?На эти и многие другие важнейшие вопросы даст ответы книга, которую вы держите в руках.
Книга посвящена проблеме социального предвидения в связи с современной научно-технической революцией и идеологической борьбой по вопросам будущего человечества и цивилизации.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.