Достойное общество - [18]
Разбирая, как соотносятся между собой унижение и нарушение прав, я подчеркнул, что нарушение прав, особенно в тех случаях, когда речь идет о правах человека, может служить парадигматическим примером унижения. Но унижение отнюдь не сводится к нарушению прав. Отчасти унижение проистекает из унизительных жестов, которые как таковые не касаются права. Унизительные жесты задевают достоинство жертвы, тогда как нарушение прав наносит ущерб ее самоуважению. Достоинство есть репрезентация самоуважения.
Если достоинство представляет собой внешний аспект самоуважения, почему оно настолько важно? Возможно, уделяя внимание достоинству людей, мы обращаемся к демонстративно-ролевым аспектам самоуважения, к тем маскам, которые явлены миру людьми, уважающими самих себя. Не вернемся ли мы таким образом к Аристотелевой ошибке? Аристотель в своем описании людей, наделенных «великой душой» (megalopsychia)12, утверждал, что честь и бесчестье суть вопросы первостепенной важности. «Представление», которое люди устраивают для своих соседей («Принято считать, что в движениях величавый человек бывает неспешен, голос у него глубокий, а речь уверенная»)13, воспринимается как «игры чести», то есть что-то такое, к чему не стоит относиться всерьез. Аристотель защищал бы свою позицию, поясняя, что он не намерен давать сценические указания людям, которые только притворяются, что обладают великой душой. Он даже пускается в детальное описание того, насколько нелепо выглядят люди, чьи претензии на великую душу не обоснованны. Он просто уверен в том, что описывает реальное поведение человека, обладающего воистину великой душой. Может показаться, что то же будет верным и в отношении достоинства. Если достоинство представляет собой поведенчески выраженное самоуважение, то люди, которым не свойственно чувство самоуважения, будут способны только на притворство. Однако достоинство – не презентация, а репрезентация самоуважения.
Мы можем задаться вопросом, почему человеческое достоинство должно восприниматься настолько серьезно, что покушение на него считается унижением. Здесь нам может прийти на помощь аналогия с понятиями святости и почитания Бога. Между этими двумя понятиями существует внутренняя связь. Святость – это область заповедей и запретов, связанных с почитанием Бога. Нарушение этих заповедей есть осквернение святости, то есть Божьей славы (God’ s honor). Вместилищем славы Божьей является Храм, где человек должен вести себя особым образом – скорее священным, нежели профанным. В Новом Завете св. Павел переводит идею Храма как царства святости в идею человеческого тела как Храма, поскольку божья искра обитает в каждом человеческом существе. Человеческая честь есть слава Храма, который служит вместилищем божественной души. И сам этот факт обязывает людей следить за тем, чтобы Храм сей оставался священным местом, достойным вместить в себя Божью славу. Оскверняя человеческое тело, ты оскверняешь Храм, то есть совершаешь святотатство не только против человеческой чести, но и против славы Божьей, поскольку первая представляет собой производное от последней. Так же и человеческое достоинство есть поведение, устанавливающее границы человеческой чести.
ЧАСТЬ II
Основания уважения
Глава 4
Обоснование уважения
Есть ли в человеческих существах что-то такое, что может служить основанием для того, чтобы уважать их всех только потому, что они люди? Это вопрос не риторический. Существуют серьезные опасения, что никакого обоснования необходимости уважать людей только по факту их принадлежности к человеческому роду не существует, и самое большое, что мы можем, – предложить для этого некое скептическое обоснование.
Мы рассмотрим три возможных обоснования: позитивное, скептическое и обоснование от противного. Позитивное обоснование исходит из попытки найти некую черту (или набор черт), свойственную всем человеческим существам, благодаря которой все люди достойны уважения. Скептическое обоснование предполагает необходимость оставить поиски черт, которые могут служить источником уважения и при этом предшествуют самому уважению. Взамен этот подход предлагает исходить из уважения как из начального условия, из которого выводится то, какие черты его вызывают. Обоснование от противного состоит в том, чтобы оставить поиски черт, которые могут служить источником уважения ко всем, кто принадлежит к человеческому роду, и вместо этого сфокусироваться на вопросе о том, почему людей не следует унижать.
Данная глава будет посвящена позитивному обоснованию уважительного отношения к людям. Обоснование подобного рода, как правило, предлагают религии, основанные на вере в творение и откровение. На вопрос о том, почему следует уважать всякое человеческое существо, они отвечают, что это следует делать просто потому, что человек сотворен по образу и подобию Божьему. Значимость этого ответа состоит в том, что в рамках предложенной логики каждый человек заслуживает уважения исключительно в силу отраженной, делегированной ему славы Божьей. Уважения заслуживает не собственно человеческое в человеке, но отражение в нем божественного, будь то душа человека, его внешний облик или что-либо другое, что можно включить в категорию «образ Божий». Абсолютный и безоговорочный почет (который в случае с Богом именуется «славой») может принадлежать исключительно Богу. Человек же удостоен только отраженной славы. Этот религиозный подход также отвечает на вопрос о том, почему всякий человек заслуживает уважения в равной степени. Все люди на свете и каждый из них по отдельности созданы по образу и подобию Божьему. Но что в таком случае делать с различиями, существующими между людьми? Так же как математик, который имеет дело с бесконечными числовыми последовательностями, может исходить из того, что различиями в последовательностях, наблюдаемыми после определенного знака, можно просто-напросто пренебречь, так и всякий, кто рассуждает о различиях между людьми в сравнении с божеством, может счесть их несущественными.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
100 лет назад Шпенглер предсказывал закат Европы к началу XXI века. Это и происходит сейчас. Европейцев становится все меньше, в Париже арабов больше, чем коренных парижан. В России картина тоже безрадостная: падение культуры, ухудшение здоровья и снижение интеллекта у молодежи, рост наркомании, алкоголизма, распад семьи.Кто виноват и в чем причины социальной катастрофы? С чего начинается заболевание общества и в чем его первопричина? Как нам выжить и сохранить свой генофонд? Как поддержать величие русского народа и прийти к великому будущему? Как добиться процветания и счастья?На эти и многие другие важнейшие вопросы даст ответы книга, которую вы держите в руках.
Книга посвящена проблеме социального предвидения в связи с современной научно-технической революцией и идеологической борьбой по вопросам будущего человечества и цивилизации.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.