Достопамятные деяния и изречения - [71]
10.2. Эмилий Павел представляет собой самый знаменитый образец счастливого отца, внезапно ставшего самым несчастным. Из четырех своих сыновей двух, исключительно красивых и даровитых, он отдал через усыновление в семьи Корнелиев и Фабиев, таким образом решительно от них отказавшись, а двух других отняла судьба. Один из них на три дня опередил своей смертью триумф отца, а другой, замеченный на триумфальной колеснице, скончался тремя днями позже. И вот Павел, имевший столь много детей, что даже отдал двух, в одночасье сделался бездетным и покинутым. С какой силой духа перенес он эту утрату, он поведал сам, выступая перед народом. «Пожав плоды столь великого счастья, квириты, — сказал он, — и боясь, как бы Фортуна не нанесла нам какого-либо ущерба, я молился Юпитеру Лучшему и Величайшему, царице Юноне и Минерве, чтобы, если какие-то угрозы нависнут над римским народом, пусть постигнут они мой дом. И все получилось хорошо. Благодаря моим молитвам, они сделали так, чтобы вы сокрушались о моем несчастье, нежели я о вашем».>[431]
10.3. Добавлю еще один домашний пример, а затем обращусь к иноземным. Квинт Марций Рекс, коллега Катона Старшего по консульству, потерял сына, самого почтительного и многообещающего, да еще к тому же — немалое добавление к горю — единственного. И хотя он чувствовал себя подавленным и сломленным, он смирил свое горе советом самому себе — после погребения немедленно отправиться в курию и созвать сенат, поскольку в тот день это была его обязанность. А не сознавай он, как вынести такую утрату с мужеством, не смог бы распределить свет одного дня между собой как скорбящим отцом и собой же, но как консулом, облеченным полномочиями.>[432]
Внешние примеры
Перикл, вождь афинян, в течение четырех дней лишился двух удивительных маленьких сыновей. И на протяжении этих дней, сколько бы ни общался он с людьми, никто не заметил никаких изменений в его лице или речах. Он даже продолжал носить на голове венок по старинному обычаю, который не нарушил, несмотря на семейное горе. И недаром за такую силу духа он заслужил прозвище Олимпийский.
Ксенофонт, приверженец школы Сократа, за свое обильное и счастливое красноречие считавшийся вторым после Платона, не прервал регулярное жертвоприношение, когда узнал, что старший из двух его сыновей по имени Крилл пал в битве при Мантинее. Он не мог даже представить, как прервать едва начатое служение на таком основании, и всего лишь снял венок. Но и этот венок он снова надел, когда, спросив, как именно погиб сын, услышал, что тот погиб, храбро сражаясь. А потом он воззвал к богам, которым приносил жертву, чтобы они стали свидетелями того, что для него важнее храбрость сына, нежели горечь от его смерти. Может, кто другой оставил бы жертвоприношение, спустился с алтаря, заливаясь слезами, но Ксенофонт остался недвижим в ритуале, разум его, по совету мудрости, был спокоен. Подчинить горе размышлению, возможно, тяжелее, чем услышать о несчастье.>[433]
И Анаксагора невозможно было сломить. Услышав о смерти сына, он сказал: «Это для меня вовсе не неожиданная и не новая весть. Я знал, что родил смертного». Таковы высказывания, посланные доблестью, и они-то являются самыми полезными наставлениями. Кто бы ни воспринял такие вести, должен знать, что дети рождаются по Природе вещей, когда она в определенный момент времени дарует им дыхание или забирает его. Не может умереть тот, кто не жил, и не может жить тот, кто не готов к смерти.>[434]
