Достопамятные деяния и изречения - [67]

6.1. Брут, первый консул, и Аррунт, сын Тарквиния Гордого, свергнутого с трона, сшиблись верхом в столь яростной схватке, что пронзили копьями друг друга и бездыханными пали на землю. И мне остается лишь добавить, что римский народ заплатил высокую цену за свою свободу.^[403]

6.2. Посредине форума разверзлась вдруг земля и образовалась большая впадина. Было дано предсказание, что заполнить ее можно только тем, что дало великую силу римскому народу. Курций, юноша высокого духа и происхождения, истолковал это таким образом, что наш Город силен прежде всего храбростью и оружием. После чего взобрался на коня и, пришпорив его, в полном боевом облачении бросился в эту бездну. А сограждане в его честь набросали поверх зерно и в конце концов закрыли расщелину. Многие выдающиеся деяния украсили с тех пор форум, но ни одно из них не сравнится с блистательным примером патриотического благочестия Курция. За ним первенство в славе, а я добавлю похожий рассказ.^[404]

6.3. Претор Генуций Кип в облачении полководца выходил из городских ворот, и тут привиделось ему нечто странное и доселе неслыханное. Будто бы внезапно у него на голове образовалось некое подобие рогов и было предсказано, что если он вернется в Город, то станет там царем. И он немедленно сам себя обрек на добровольное и вечное изгнание. Он предпочел достоинство благочестия прочной славе семерых царей. В ознаменование этого события у ворот, через которые он уходил, была поставлена медная рогатая голова, названная «раудускула», потому что на изготовление ее пошли медные раудеры.^[405]

6.4. Славу Генуция, величественнее которой даже и представить ничего нельзя, перенял словно по наследству претор Элий. Когда он творил суд, ему на голову вдруг сел дятел. Гадатели убедили его в том, что если птица останется жива, то судьба его семьи будет счастливой, но республики — несчастной, а если ее убить, все будет наоборот. Прямо на глазах у сената Элий немедленно убил птицу. И вот в битве при Каннах род Элиев потерял семнадцать храбрых мужей, а республика с течением времени поднялась до высочайшей империи. А Сулла, Марий и Цинна, несомненно, высмеяли бы эти примеры, сочтя их глупостью.^[406]

6.5. В Латинской войне Публий Деций Муз, первый консул в своем роду, увидев, как строй римлян дрогнул и почти уже уступил, пожертвовал своей жизнью ради спасения республики и ринулся на коне в самую гущу врагов, ища спасения для отчизны и смерти для себя. Многих он зарубил и сам погиб, израненный множеством копий, на вершине из тел. Вот так из его ран и крови выросла победа, на которую никто не надеялся.^[407]

6.6. Пример этого полководца стал бы единственным в своем роде, если бы похожий дух не унаследовал его сын. В свое четвертое консульство он повторил подвиг отца с подобной же верой и храбростью в сражении, спас наш Город от разрушения и восстановил его мощь. Вот почему трудно понять, когда римское общество было счастливее, при наличии или при утрате Дециев-полководцев.^[408]

6.7. Сципион Африканский Старший не погиб за отечество, но с поразительной доблестью отстаивал интересы республики. Сраженный бедой при Каннах, наш Город уже ничего собой не представлял, кроме как добычу для победителя [Ганнибала]. Остатки разбитого войска, по совету Квинта Метелла, собирались уже покинуть Италию. А бывший военным трибуном Сципион, тогда еще очень молодой, обнажил меч и, угрожая воинам смертью, убедил их поклясться, что они никогда не покинут свою страну. Он не только сам выказал глубочайше благочестие, но вновь вернул его в сердца других.^[409]

6.8. А теперь перейдем от частных лиц к всеобщему и увидим, какой жгучей и постоянной любовью к отчизне пылало все общество. Во время Второй Пунической войны, когда казна была уже истощена и не хватало денег на отправление культов богов, публиканы по своей воле пришли к цензорам, убедили их забыть все прежние обязательства, как будто бы республика вновь пребывает в денежном изобилии, и сказали, что все затраты они берут на себя и не попросят ни одного асса вплоть до окончания войны. Более того, хозяева рабов, отпущенных Семпронием Гракхом на свободу за храбрость в битве при Беневенте, отказались принять деньги за них у этого полководца. В лагере ни один всадник и ни один центурион не потребовали денежного пособия. Мужчины и женщины внесли в общее дело все, что у них было ценного из золота и серебра, и даже мальчики пожертвовали знаки своего происхождения, дабы преодолеть суровость времени. Никто и не заботился о том, чтобы извлечь пользу из сенатских постановлений по поводу освобождения от налоговой тяжести, но, напротив, все платили с исключительным рвением и даже больше, чем требовалось. И ведь они знали, что Вейи захвачены и что золото, как пожелал Камилл, отправлено к Дельфийскому Аполлону в качестве десятины и выкупить его невозможно, и все-таки матроны приносили в казну все свои украшения. И, конечно, они слышали, что тысяча фунтов золота, предназначенная галлам за уход с Капитолия, представляла собой их переплавленные украшения. Но, и по собственному побуждению, и следуя примеру древности, они сочли необходимым использовать любые возможности.