— Весело живете, Ксю, — парень на экране старался казаться строгим.
— Человек широк в своих интересах, — девушка беспрерывно улыбалась. — Особенно русский человек, долго тосковавший по свободе.
— А вы не думали себя «обузить»?
— Зачем?
— Но ведь в сумасшедшем ритме потребления, в котором вы живете, вам недосуг подумать о своем, скажу высоким слогом, предназначении.
— Вы не в ту степь, дорогой Фрай. Я, как состоятельная и состоявшаяся чумичка, имею куда больше возможностей размышлять над гамлетовскими вопросами. Я — личность. И этим все сказано. На порядок свободней, чем иной человек, задавленный необходимостью думать о хлебе насущном изо дня в день.
«Иной человек — это она обо мне», — догадался Иван.
— И со смыслом жизни, как я догадываюсь, вы тоже определились? — продолжал допытываться журналист.
— Да, я вижу его достаточно ясно.
— И в чем же он?
— Не буду себя напрягать. Скажу словами известного демократа. Он еще двести лет назад сформулировал: каждый чумак должен развить в себе всё человеческое и насладиться им. И лучше не придумаешь, Фрай!
Иван, пытаясь понять, внимательно прислушивался к разговору двух молодых людей, носящих такие странные имена. Но его сильно отвлекала открытая грудь этой Ксю. И лишь, когда передача кончилась, стал читать тетрадь с записями дочери. Улегся поудобней на диване, раз зевнул, два… его глаза неудержимо смежились. И тут, черт побери, ему приснилось, что он занимается любовью с этой шоколадной блондинкой, которая так ясно видит смысл жизни. «Я вижу, я вижу, я вижу», — многократно выдыхала она в такт их совместных фрикций.
«Тьфу ты, напасть!» — придя в себя, Иван виноватым взглядом отыскал жену. Один раз он уже изменил ей наяву, на свадьбе у племянника. По пьяной лавочке позарился на одну развеселую вдовушку. Галина тогда устала и ушла раньше. Он воспользовался этим и всю ночь казаковал. А сейчас уже и в дреме сподобился…
Галина гладила бельё и, разумеется, ничего не заподозрила. «Рабыня Изаура, — ласково подумал он и попрекнул себя. — Все при деле, а я тут…» Даже совестно стало. Отложил дочкину тетрадь, поднялся с дивана, накинул старую куртку и пошел в сарай. Тут Ванятка черпал подборной лопатой жижу и кидал в амбразуру. Что-то рано взрослым стал сын. Эдакий мужичок с ноготок.
— Дай-ка лопату, — потребовал Иван. — Иди, с ребятами побегай.
— Да ладно, управлюсь и пойду.
— А я на что?
— Отдыхай, батянька. Ты на уборочной уработался, похудел вон.
«Беспокоится обо мне», — с теплым чувством подумал Иван.
— Ты шибко обо мне не волнуйся, — с оптимизмом сказал. — Меня еще оглоблей не зашибешь.
И тут же вспомнил, что сам кой-кого зашиб. Без всякой оглобли. Кулаком… Вместе с сыном похозяйничали и вернулись в дом.
— Эй, Вани! — встретила их Галина. — Сейчас фильм начнется. Про Штирлица. Смотреть будете?
И вправду, в который уже раз стали показывать «Семнадцать мгновений весны». Приближался День чекистов или как там их сейчас называют. Но этот фильм не только для чекистов; он остается лучшим фильмом всех времен и народов. Даже Ванятка не отказался посмотреть. Удивительный фильм! Не зря же про Штирлица столько анекдотов. Вот один из самых последних, который Ходорков слышал от Пашки Тютюнника:
«Пшел нах!» — рявкнул группенфюрер Мюллер.
«Тс-с, будьте бдительны: говорите по-немецки» — переходя на шепот, предупредил его Штирлиц, он же полковник Тихонов.
— Все, что ли? — спросил Иван. — Ну и к чему ты это рассказал?
— Ну, и тупой ты, Ваня, — разъяснил Пашка. — К тому, что Мюллер тоже был наш человек.
Так, может, не анекдот вовсе? Может, нашлись новые данные, которые говорят за то, что и группенфюрер Мюллер работал на нас. Иначе, почему мы — такие дремучие, лапотные, завистливые — в той войне победили?..
А еще в короткий период безделья он ходил на собрание в школу. Вообще-то обычно ходила Галя, но в этот раз она сказала, что какой-то важный вопрос решать будут, а что она решит, коли он в семье решает. Вспомнив про старшую дочь с ее требованием выдать деньги на охрану, Иван подумал: «Неужели и в школе охрану будут нанимать?» Но речь зашла о другом. Директор школы, Стеблов Виталий Леонидович, представил собравшимся чиновника из райцентра, который выступил с докладом. Тот завел речь о новой напасти: наркомании. Молча выслушали, потом вновь поднялся директор:
— Вопросы будут?
— Леонидыч, и у нас уже наркоманы завелись? — спросили из зала.
— Да, уже были случаи употребления у лиц самого юного возраста, — обстоятельно ответил Стеблов. — И что прискорбнее всего в самой деструктивной форме: через уколы в вену. Достоверно вам сообщу: один школьник из пятого «А» выпрашивал у нашего фельдшера шприц. Даже сказал, что использованный сгодится. Я не буду сейчас озвучивать его фамилию, хоть она мне известна. Еще предстоит серьезный разговор с его родителями. Но сам по себе факт очень прискорбный. Он говорит о том, что эта зараза семимильными шагами проникает и к нам. А следом, естественно, шествуют СПИД, деградация, суициды…
Директор на любую тему мог говорить долго и обстоятельно. Слова извлекал неторопливо, точно перед этим тщательно их прожевывал.
