Вдруг встал один мужик, пенсионер. Он недавно в деревню переехал, но почти все уже его знали. Пенсии ему не хватало, а сельским трудом заниматься не привык. Жалко, говорит, мне поросят кастрировать. Он ремонтировал телевизоры и цены, не как в городе, не заламывал.
— Озвучьте мою фамилию. Я не против. Это мой внук был. Я посылал за шприцем. Мне, собственно, только игла была нужна. Для выпайки БИМС.
— Чего такое? — не понял директор.
— Большой интегральной микросхемы. В вашем телевизоре сгорела. Который вы на ремонт мне давеча привезли.
Раздался смешок. Стеблов укоризненно посмотрел в зал.
— Ладно, с этим мы еще разберемся. Хотя, в любом случае, вам самим надо было сходить за шприцом. Я вижу, многие легкомысленно отнеслись к лекции и совсем не ошарашены цифрами, которые привел в своем докладе товарищ, извиняюсь, господин Туманов.
Затем Стеблов велел подойти всем к столу и персонально расписаться в журнале, что лекция прослушана и о вреде наркомании каждый осведомлен.
Иван тоже расписался, но подумал: «Ну, это меня не касается. Мой Ванятка-то, точно не наркоман. Почти все лето со мной в поле пробыл». Да и вообще Стеблов загнул, заглядывая вперед. Или уж чересчур в далеко заглянул. Никакого СПИДА у них в деревне нет. Никто еще не жаловался. На радикулит — жаловались, чахоткой один мужик недавно заболел, но СПИДом — нет. Насчет суицида — ну, был случай. Иван уже знает, что такое «суицид». Повесился Миша Косьянов, тоже в прошлом механизатор, а в последнее время — пьяница, бомж. Его с работы выгнали, жена из дома выгнала, дети перестали признавать. В последние три дня перед повешением его сильно трясло. Он обращался к фельдшеру (тому самому, который не дал пацану шприц), а тот сказал: «Иди похмелись». Если копнуть историю, в деревне и раньше изредка случалось, когда люди на себя руки накладывали. Почему же этот последний случай назвали не просто самоубийством, а иностранным словом «суицид»? Наверно, потому, что Миша Косьянов ушел из жизни не просто так, втихаря, совестясь за свой грех, а с вызовом. Он повесился на самой высокой березе (и как только сил хватило туда забраться) и при нем оказалась записка: «В моей смерти прошу винить всех». Подумаешь, напугал. Чихали все на него! Однако неудобство, конечно, доставил. Сутки висел на березе, пока через посредство районной милиции не прислали телескопическую вышку.
Иван подосадовал, что пришел сюда слушать директорскую жвачку. Но раз пришел, то ладно, надо воспользоваться. Стеблова он хорошо знал. Когда-то вместе учились в школе. После лекции все родители разошлись по классам с учителями, а Иван последовал за директором и вломился в его кабинет. «Леонидыч, я к тебе с персональным разговором», — без обиняков объявил и вкратце рассказал, что с ним случилось в городе.
— Леонидыч, ты человек всезнающий, юридически подкованный. Как это классифицировать?
— Ты хотел узнать, как твои действия квалифицировать? — Стеблов в раздумье пожевал губами. — Все, конечно, от тяжести нанесенных увечий зависит. Ну, и какие мотивы при сем присутствовали: смягчающие или, наоборот, отягчающие.
Иван поморщился. Ну и слова директор выискал: «тяжесть увечий».
— Я же тебе говорю: выпивший был. Врезал от души.
— Опьянение раньше являлось отягчающим моментом, сейчас не знаю. Но, по-видимому, не изменилось. Теперь давай разберемся, что значит «от души». Ты почувствовал неприязнь к этому господину?
— Да, честно сказать. Шушера какая-то. С бабьим голосом.
— Понятно, — подумав, сказал директор. — Возможны следующие мотивы, перечислю по пунктам. Первое: национальный. Второе: неприязнь к лицам иной сексуальной ориентации. Третье: социальная неприязнь.
— Ну-ну, давай, разъясняй, — нетерпеливо подогнал Иван.
— Первое относится к расовым предрассудкам. Не тот цвет кожи, не тот язык. В общем, национал-фашизм… Кто был по нации твой оппонент?
— Да я откуда знаю? Я у него не спрашивал, — Иван попытался припомнить. — Я там больше про себя рассказывал.
— А что именно?
— Ну, сказал, что я русский.
— В грудь при этом стучал?
— Не помню. Может, стукнул разик.
— Гм, — опять задумался Стеблов. — Похоже на проявление великодержавного шовинизма.
— Ты скажешь. Я и понятия об этом не имею. Дак я еще говорил, что примеси других кровей имею.
— Незнание закона не освобождает от уголовной ответственности, — напомнил директор. — Впрочем, упоминание о примесях тебя в какой-то степени оправдывает.
— Ладно, просветил, — нетерпеливо буркнул Иван. — Погоняй дальше. Че ты там насчет не той ориентации?
— Ты же упомянул про бабий голос в мужском теле, вот я и подумал. Еще какие особенности приметил? Сережки в ухе или в других частях тела не наблюдал?
— Ну, Леонидыч, ты как в воду глядишь! Была серьга!.. Что, насчет этого тоже статья имеется?
— Есть озабоченность. Причем в мировом масштабе. Проблема дискутируется. Возможны изменения и дополнения к декларации прав человека.
— Ну, прямо задолбали с этими пидорами! — занервничал Иван. — Всюду только и слышишь про «не ту ориентацию». Как будто у нас других проблем не хватает… А по третьему пункту? Насчет чего там? Давай, Леонидыч, не тяни кота за хвост!
