Дороги в горах - [55]

— На что мне обижаться. — Клава старалась говорить как можно спокойнее.

— Как Марфа Сидоровна? Когда приедет? — Зина легко перескочила утонувшее в сугробе прясло.

— Завтра или послезавтра… Сначала хуже было. А теперь, пишет, полегчало. Даже на Церковку ходила. Гора так называется…

— Вон что! Хорошо.

Они набрали по охапке дров и зашли в дом.

— Да у тебя, как на улице! — удивилась Зина. — Замерзнешь. Утром не топила, что ли?

— Когда же? В пять на ферму ушла.

— Группу приняла? — опросила Зина.

— Приняла… — У Клавы дрогнул голос. Она отвернулась.

— Тяжело в такие морозы, — сочувственно заметила Зина. — Как дела-то идут?

— Да никак! Пальцы обморозила! — зло выкрикнула Клава, но тут же, устыдясь своей горячности, покраснела и опять отвернулась. А Зина, кажется, ничего не заметила.

— Сильно обморозила? Гусиным салом надо… У нас есть, я принесу… — Зина направилась к двери, но у порога приостановилась: — А может, тебе лучше в контору опять попроситься? Зиму поработаешь, а там видно будет. В институт поедешь.

— Вот и буду метаться. Не могу я так…

Зина печально качнула головой.

— Да, а вот Федор может. Я ведь понимаю… Шумит, кричит, а все без толку. После самому стыдно. Как я ни старалась — ничего не получается. Ковалев-то больше не заходит. Да и ты вот тоже… Обижаетесь?

— Не нравятся мне такие люди, — сказала Клава.

— Мне тоже не нравятся. А чего поделаешь? Такая она, Клава, жизнь… Да что говорить, придет время, сама все узнаешь… Ладно, сбегаю за гусиным салом.

Оставшись одна, Клава долго стояла у стола. Затем принялась укладывать в печь дрова. Положит полено и задумается. «Любит Федора, все прощает ему. Я на ее месте не простила бы. А возможно, тоже простила бы? Вот если бы Игорь так поступил?..»

Глава четвертая

Дверь в просторную приемную секретаря райкома то и дело открывалась. Поодиночке и группами в два-три человека заходили секретари партийных организаций, председатели колхозов, агрономы, зоотехники.

Прямо у порога они снимали поседевшие на морозе тулупы, развязывали шапки-ушанки и, растирая настывшие руки и лица, здоровались с теми, кто приехал раньше.

— Не замерз, Константин Иванович? — спросил Хвоев главного агронома МТС Маркова, пожилого человека с продолговатым лицом и маленькими живыми глазами.

— Они на «газике» прикатили. А вот в седле до костей пробирает, — вмешался коренастый алтаец, постукивая ногой об ногу. — Застыл…

— Да, эту зиму дед-мороз систематически перевыполняет норму. — Марков снял пальто.

— Константин Иванович, пока народ собирается, поговорим. — Хвоев открыл дверь кабинета. Но Марков не торопился.

— Как живете, Валерий Сергеевич? С женой как?

— Плохо. — Хвоев, опуская голову, слегка подтолкнул Маркова к двери.

Тем временем в приемную вошел Кузин. Мельком взглянув на него, Хвоев подумал о том, что Григорий Степанович за последнее время сильно сдал. Он ссутулился, плечи обвисли, а лицо, заросшее чуть не вершковой щетиной, обрюзгло. Кузин, окинув всех недоверчивым, даже подозрительным взглядом, не здороваясь, бросил на стол шапку, снял и туда же бросил свой старый полушубок. «Переживает старик. Надо решать с ним. Потрудился немало», — подумал Хвоев, входя вслед за Марковым в кабинет.

В приемной обменивались новостями, шутили. Кузин, ко всему безучастный, присев на подоконник, мастерил козью ножку. Подошел Гвоздин.

— Почтение Григорию Степановичу, — заулыбался он, протягивая руку.

— Обойдусь и без твоего почтения, — Кузин отвернулся.

— Странный ты человек. Григорий Степанович. К тебе всей душой…

— Не надо ко мне с такой душой. Я ее насквозь вижу.

— Дело хозяйское. — Гвоздин старался держаться спокойно, а сам, сжимая в карманах кулаки, думал: «Какой еж! Подожди, еще попляшешь, придешь на поклон. Не век мне сидеть в потребсоюзе. Фека права, пора действовать!»

— Приглашают, товарищи, — сказал из дверей кабинета Марков. — Заходите.

…Возвышаясь над столом, Хвоев смотрел то в список, то на степенно рассаживающихся людей. Кузин забился в самый угол. Гвоздин сел на диван около стола. На мягкое потянуло и Маркова. Рядом осторожно присел Ковалев. Проверив всех по списку, Хвоев посчитал отсутствующих и сказал:

— Ну что же, товарищи, семеро одного не ждут. Плохо, что мы не умеем экономить время. Целый час собираемся. Час! А нас больше тридцати. Значит, больше тридцати часов потеряли. Вот ведь куда это выходит. Ну, давайте начинать.

Большая дверь бесшумно открылась, вошел председатель райисполкома Грачев.

— Петр Фомич верен своей привычке: без опозданий не может, — заметил сурово Хвоев.

— Дела, Валерий Сергеевич. Ничего не поделаешь. — Грачев, как ни в чем не бывало, протиснулся между сидящими к столу секретаря, небрежно опустился на стул. — Между прочим, занятому человеку трудно быть точным.

— Да? Выходит, мы все лодыри.

— Валерий Сергеевич, прошу не перевертывать с ног на голову, — обиделся Грачев. — Я, между прочим, не адресуюсь.

— А чего же тут перевертывать? — заметил с улыбкой Марков. — Все на ногах. Ясно… Отяжелел ты, Петр Фомич.

Выждав, когда утихнет оживление, Хвоев открыл совещание.

— Вы знаете, товарищи, задачи, которые поставил перед сельским хозяйством январский Пленум нашей партии. В соответствии с этими задачами нужно составить пятилетние планы развития хозяйства нашего района. Планы не для формы, а реальные, с учетом всех местных условий, возможностей. В общем, такие, в которых каждый колхозник ясно увидел бы свой завтрашний день. Увидел и поверил бы в него, всеми силами боролся за него. Но вот тут-то, товарищи, и появляется, как говорят, закавычка. — Хвоев раскрыл лежавшую под руками папку и, листая ее, неторопливо продолжал: