Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [88]

В первые дни после моего возвращения в Ан-Хоа я отдыхал и проводил большую часть своей ненапряженной службы в том бункере, который стоял на «нейтралке». К нам присоединились двое новых ребят, и одного из них я взял к себе в качестве напарника. Мне казалось, что в этот раз война начиналась как-то более легче, чем в предыдущий.

Второго декабря, в 4.00 утра рядовой первого класса Сатер, который находился во Вьетнаме всего лишь четыре дня, вел наблюдение в «Старлайт». Неожиданно он позвал меня.

— Кажется, я что-то заметил, — сообщил он. После того, как мы несколько часов пялились в прибор ночного видения, усталость и нервозность могли вызвать видения даже у опытного бойца, не говоря уже о новичке. Я потер глаза и сел.

— Ты точно уверен в этом? — спросил я.

— Точно.

— В каком секторе?

Он указал на точку в шестистах ярдах от нас. Видимость в ту ночь была хорошей, но разглядеть в «Старлайт» что-либо еще, кроме миража, на расстоянии более пяти сотен ярдов, было решительно невозможно. Как я пристально не вглядывался, но ничего разглядеть так и не смог. Я знал, что если мы подсветим местность осветительным снарядом, то это предупредит «Чарли» и они улизнут. Если, конечно, они там есть.

Сатер был новеньким, но он был моим напарником, и я выдал ему кредит доверия. Я позвонил в штаб, чтобы убедиться, что ни один из наших патрулей не возвращается через этот сектор. Там ответили отрицательно.

Я перешел на частоту управления огнем, вызвал дежурного ганни на батарее 81-мм минометов, и передал ему координаты рубежа, находящегося в трехстах ярдах от нашего бункера.

— Подвижный заградительный огонь; разброс по фронту — пятьсот ярдов; работа на воздушных разрывах; перенос огня — от базы в сторону противника!

— Насколько далеко переносить? — спросил он.

— Я скажу тебе. Да, и никаких осветительных мин, пока не разорвется первая дюжина!

— Через шестьдесят секунд над вашими головами полетят мины, — и он повесил трубку. После первых сорока или пятидесяти взрывов Сатер посмотрел на меня с недоверием.

После еще семидесяти пяти мин я попросил прекратить огонь. Минометчики накрыли участок площадью пятьсот на тысячу ярдов.

Благодаря осветительным выстрелам, наш сектор будет освещаться до рассвета. И даже если кто-то там был, то он либо чувствует себя не очень уютно, либо успел свалить, пока его не заметили.

С первыми лучами солнца, я, как обычно, отправился в душ, и после помывки и приведения себя в порядок направился в столовую. По дороге ко мне подбежал Сатер и сообщил, что на рассвете, в восьмистах ярдах от нашего бункера, обнаружил подрывной заряд в сумке, лежащий рядом с большой лужей крови.

— Почему ты мне поверил? Ты же ничего не видел. Как ты догадался? — Мне нужно было его заткнуть.

— Послушай, — ответил я, — я не был уверен на сто процентов, но я был бы очень хреновым командиром команды, если бы не слушал бы своего напарника, не так ли? А теперь пошли жрать.

Как обычно, взяв подносы с едой, мы вернулись к нашим койкам, чтобы поесть в одиночестве. Не потому что нам это нравилось, а потому, что владея секретной информацией, разговоры в солдатской столовой могли быть опасными. Даже в относительно безопасных условиях на базе, это позволяло снайперам не высовываться.

— Как тебя зовут, Сатер?

— Называй меня Рэд.

— Ладно, Рэд, пошли поедим в столовую для сержантского состава. — В нее допускались морпехи в звании капрал и выше.

— Как я туда зайду, я же рядовой первого класса.

Я посмотрел на него и подумал: «Боже, неужели я тоже был когда-то таким наивным?» Наверное, да. Я снял со своего воротника эмблемы ланс-капрала и вручил их ему.

— Прицепи мои себе, а свои отдай мне. А теперь пошли.

Когда мы шли к столовке, я объяснил ему, что после того, как он побудет там некоторое время, большинство узнает, что он снайпер, и тогда лишних вопросов не возникнет, но нужно внимательно следить за запросами.

— Какими запросами? — спросил он. Когда я ему объяснил, он притих.

— Сержанты и лейтенанты идут в зачет только как фрэггинг, — добавил я.

— Что такое фрэггинг?[95]

Я заколебался, — он выглядел слишком молодо.

— Тебе сколько лет?

— Девятнадцать, а что?

Я ничего не ответил. На мгновение я почувствовал себя намного старше своих двадцати лет.

Столовая сержантского состава была очень даже ничего, мы взяли наши подносы и сели за стол, на котором уже была вода, кофе, молоко и зеленый «Кулэйд». Да и вообще много еды в Корпусе имела зеленый цвет. Рэд заказал молоко и был слегка изумлен, когда я посоветовал ему не делать этого. Он быстренько поменял свой заказ на «Кулэйд».

— Почему нельзя пить молоко? — спросил он.

— Скоро ты отправишься в джунгли, и там молока у тебя не будет. Если ты пробудешь там слишком долго, то по прибытию обратно у тебя появится страстное желание выпить молока, и пить его много, так много, как будто в последний раз. На пару дней тебя раздует как баллон, так что лучше пересилить себя на время.

Пока мы ели, наш разговор стал более непринужденным, посыпались вопросы: Что происходит в США? Интересно, гуки на самом деле так хороши, как я слышал? Девушка есть? А каково это — находиться в джунглях? Какой у них личный номер в учебном лагере? — ну и так далее. После приема пищи я сказал Рэду, что мне нужна его помощь.