Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [78]

Роте, находившейся в джунглях, в силу необходимости материально-технического обеспечения, приходилось постоянно передавать свое местоположение в штаб полка, что также включало в себя и целеуказание. Но какова бы ни была причина, мы быстро забывали о враге, когда по нам долбили большие пушки (175 мм).

Разбросанность расположения роты той конкретной ночью, которая поначалу казалась недостатком, внезапно сыграло в нашу пользу, когда на нашу позицию стали прилетать снаряд за снарядом.

Мы с Пэтом свернулись в ячейке калачиками, тогда как удары и звуки каждого взрыва делали почти невозможным думать.

Наш собственный обстрел и перестрелка прекратились практически одновременно. Я мысленно представлял этих косоглазых, ржущих вплоть до Ханоя. С другой стороны, один погибший и пятеро раненых морских пехотинцев давали нам мало поводов для радости, и если бы не необычное расположение роты, результаты оказались бы намного плачевнее.

Пэт и я вернулись к нашему укрытию, чтобы увидеть, что пончо сдуло близким разрывом. Один из осколков прошел через рюкзак Пэта, и в полях моей широкополой шляпы было две дырки. Стал накрапывать дождь, и мы восстановили свое укрытие, натянув на растяжках пончо. Натянув дождевики, мы опять улеглись спать в грязи.

Восьмого числа, на рассвете, когда рота готовилась к маршу, мы услышали в отдалении четыре слабых взрыва. Мы даже не обратили на это внимание, пока не увидели над верхушками деревьев крутящийся крупный черный предмет, который шлепнулся в грязь в тридцати пяти футах от нас. Враг выкопал в земле неглубокие ямы, взял четыре наших неразорвавшихся 155-мм артиллерийских снаряда, вставил их в гильзы и использовал заряды С-4, чтобы разогнать в нашу сторону наши же собственные снаряды. К счастью, то, что приземлилось рядом со мной и Пэтом, не разорвалось. Если бы снаряд взорвался так близко, нас бы разорвало пополам. Остальные три выстрела оказались удачнее.

У «ворчунов» была привычка раскладывать свои гранаты на краю своих окопов, чтобы до них можно было легко добраться. Два снаряда взорвались без каких-либо серьезных последствий, но третий попал точно в центр незанятой «лисьей норы». Я увидел, как в нескольких дюймах от земли мелькнула серая полоска и ударила между мной и Пэтом. Моей первой мыслью было, что это осколок размером с кулак, но он приземлился в пяти футах от нас и взорвался.

Это была одна из наших собственных ручных гранат М-30, разорвавшаяся на полпути к периметру. Эта граната предназначена для уничтожения всего, имеющего размер больше кролика, в радиусе пятнадцати футов. Мои ноги торчали прямо в небо, когда я воткнулся в землю головой и правым плечом. Пэта взрывом отбросило назад.

Когда граната взорвалась, мы находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки, но в итоге оказались на расстоянии более тридцати футов. Когда я приподнялся, чтобы посмотреть на Пэта, меня пронзила острая боль. Он поднялся на ноги, обеими руками закрыв лицо. Между пальцами струилась кровь. «Боже мой, — подумал я, — он потерял лицо».

Я не осознавал, насколько сильно ранен, пока не начал ползти к Пэту. Далеко я не ушел, и закричал:

— Санитары!

И только тогда я понял, что вся промежность моих штанов пропитана кровью.

— О нет! Сука, нет, только не мои яйца! — воскликнул я, в то же время отчаянно пытаясь здоровой рукой расстегнуть свой дождевик и стянуть камуфляж. Два осколка попали по внутренней части правого бедра. Всего на два дюйма ниже моих гениталий! Другой осколок поразил мое правое колено, и еще один попал в четырех дюймах ниже моей правой подмышки, скользнул по ребру и ушел в сторону спины. Один из осколков перебил бедренную артерию, которая кровоточила настолько сильно, что я чуть было не забыл о Пэте и других своих ранах. Подбежал санитар и, осмотрев меня первым, занялся моим бедром. Мне было так больно, что я не мог говорить, поэтому просто указал на Пэта, все еще лежавшего на земле. Док наложил мне несколько повязок и пошел оказывать помощь Пэту, оставив меня заботам второго санитара.

К тому времени, как он вколол мне дозу морфина и моей же кровью пальцем вывел большую букву «М» на моем лбу, поменяли уже четыре повязки, пропитавшиеся кровью из набедренной раны. «M» — это своего рода записка для врачей, которая означала, что мне уже ввели морфий. Санитар привязал к моему запястью бирку размером 3х8 дюймов и снова использовал мою кровь, чтобы написать мой медицинский номер. Потом он сказал радисту с ротного командного пункта, стоявшему рядом:

— Срочно вызывай вертолет, нужна экстренная медицинская эвакуация. И не тупи — у Уарда сильное кровотечение.

Не могу сказать, что морфий подействовал на меня чудотворно. Я глянул на Пэта и увидел, что он отупело сидит, но его раны были неглубокими. Главная проблема заключалась в том, что из-за ранения в голову ему не могли вколоть морфий.

Вызов экстренной медицинской эвакуации получил многоцелевой вертолет «Хьюи», который находился всего в пяти минутах от нас, и у медика едва хватило времени перевязать мне другие раны, прежде чем тот приземлился.

Морфин понемногу, очень понемногу, начал действовать. Когда несколько человек схватили меня и понесли к вертолету, я потребовал, чтобы мне дали мою винтовку. Если только снайпер не погиб или не потерял сознание, его обязанностью было следить за своим оружием. Обняв винтовку, я немного успокоился, пока меня несли к вертолету.