Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [43]

С любовью,

Джо

* * *

Несомненно, самый распространенный вопрос, который задавался парнем, который услышал о ранении своего друга, особенно если тот подорвался на мине-ловушке, звучал так: «Получил ли он ранение в живот?»

Я считал, что у санитаров была самая суровая работа в мире. Они спасали людей, зная, что отныне их жизнь разрушена навсегда. Это на самом деле правда, что умирающие солдаты хотят поговорить со своими матерями. Если они, конечно, могут говорить. Санитары и стали их суррогатными матерями и сидели рядом с этими умирающими людьми, тихо разговаривая, когда они уходили.

* * *

Снайперы-разведчики,

Госпиталь в Дананге,

28 июня 1969 г.

Дорогая мамочка,

Я, конечно, отстал в своем писательстве. Только что я вернулся с Дананга, где провалялся четыре дня в военно-морском госпитале. Когда я прибыл в Ан-Хоа с этим грибком, у меня развилась вторичная инфекция на ногах и щиколотках. Все было так плохо, что я едва мог ходить, поэтому было решено отправить меня в госпиталь, где все стерильно и я мог бы воздерживаться от ходьбы. Меня хотели эвакуировать санитарным вертолетом, но я сказал, что полечу на плановой «птичке», за что попросил прощения. К тому времени, как я попал в госпиталь, из моих носков можно было отжимать кровь.

Когда меня увидел доктор, он воскликнул:

— Боже мой, ты что делал, ходил на носках?

Неожиданно состояние моих ног стало улучшаться, и через три дня я снова начал ходить.

Ну, во всяком случае, сейчас я сижу на лекарствах и у меня облегченный режим службы. Ты постоянно спрашиваешь, что мне отправить. То, что ты отправляешь сейчас, — это все здорово. Сублимированные супы и несколько консервированных продуктов, таких как фрукты и сардины. Думаю, Лаура сейчас уже начала занятия в школе. Если ей нужны деньги, дай мне знать. Я смог отложить около 500 долларов, и если надо, я обязательно ей помогу.

Мне присвоено звание ланс-капрала. Я не очень парюсь по поводу звания, но дополнительные 20 баксов в месяц не помешают.

Ты спрашивала, употребляем ли мы речную воду. Да, пьем. Она грязная и наверно не стоит говорить, что в ней обитает, но она мокрая, а это самое важное.

Добро, мама, я должен успеть написать письмо Лауре, прежде чем отправиться в лазарет. Не волнуйся, я иду на поправку.

С любовью,

Джо

* * *

Спустя несколько дней в Ан-Хоа, проведя большую часть времени на своей койке с поднятыми ногами, стало ясно, что грибок распространяется все больше и больше. Боль в моих ногах была просто убийственной, щиколотки были настолько заражены, что я не мог выносить ощущение крови, приливающейся к ним. Я удерживал мочу как можно дольше, придумывая при этом различные способы, как бы это получше делать в уборной. Когда я больше не мог сдерживаться, я просто садился там на задницу. Два дня я пытался мочиться, прыгая с одной ноги на другую, поднимая поочередно каждую ногу до ягодиц, пытаясь предотвратить прилив крови. Чернокожий морпех, который отливал рядом со мной и наблюдал за моими сумасшедшими выкрутасами, сказал:

— Отличный ритм, бро!

Врач в полевом лазарете решил, что мое состояние слишком хреновое, чтобы лечить меня на месте, и договорился о санитарном вертолете, чтобы доставить меня в госпиталь в Дананг, однако я решил полететь 24 июня на плановой «птичке», вылетавшей по расписанию.

В военно-морском госпитале было очень холодно. Это делалось для того, чтобы свести к минимуму распространение инфекции. После интенсивной процедуры вымачивания, уколов и намазывания меня отвратительной желтой мазью, мое состояние стало улучшаться. Я совсем перестал носить зеленую военную униформу и попросил маму прислать мне, по меньшей мере, сотню пар белых хлопчатобумажных носков. Моя мама, оба брата которой воевали в южной части Тихого океана во время Второй мировой войны, прекрасно знала, что отправлять в этих бесценных посылках — белые носки, карамель, пакеты сублимированного супа, и «Кулэйд», чтобы убрать привкус местной воды.

В такой влажной стране было очень трудно найти нормальную питьевую воду. Деревенские жители облегчались на рисовых полях, реки постоянно имели темно-коричневый цвет от донных отложений, вымываемых течением, и обычно в них водились пиявки. Даже если река была почти черной от донного ила, человек залезал в нее, чтобы наполнить флягу и смыть грязь войны. Когда появлялась такая возможность, вертолеты доставляли пресную воду в пятигалонных пластиковых контейнерах, и этого едва хватало.

Однажды во время операции «Каньон «Пайпстоун»» рота передвигалась вдоль реки, и после нескольких дней без мытья я не смог удержаться от соблазна раздеться и прыгнуть в воду. Пока я пил воду, как животное и наполнял фляги, Дэн нес охранение на берегу выше по течению. Вскоре он вернулся и сказал:

— Думаю, тебе лучше пойти и посмотреть на это.

Я вылез на берег и последовал за ним примерно тридцать ярдов вверх по течению к месту, где река делала небольшой поворот. Там лицом вверх плавал мертвый вьетконговец. Тело было обнаженным и раздувшимся раза в два. Ему отстрелили гениталии, и он, судя по всему, умер ужасной смертью. Внезапно весь окружающий меня мир сконцентрировался на двух голых мужчинах: один живой стоял на берегу, а другой плавал в воде мертвым. «Вот ублюдок, — подумал я. — Ты вернулся из мертвых, чтобы отомстить, не так ли?» Меня тут же вывернуло наизнанку. Личная гигиена здесь была такой же сложной штукой, как и борьба на войне.