Дорогами Чингисхана - [18]

.

Медальоны, сделанные Герелом, были подвешены на шелковых лентах приносящего удачу голубого цвета, и по одному из них вручили затем каждому участнику похода. Но сначала Ариунболд воздал должные почести двум пастухам, которые решили подарить, а не дать напрокат, лошадей для экспедиции. Идея похода до самой Франции так им понравилась, что они пожелали каждый подарить по лошади для нашей экспедиции. Все собрались в круг, и Ариунболд, одетый в дээл сливового цвета и тяжелую войлочную обувь, с важным видом вышел вперед. Он нес на вытянутых руках длинный голубой шарф, а также небольшую чашу из дерева и серебра, до краев наполненную молоком кобылицы. Такой шарф, хадак, является важным элементом традиционного монгольского этикета, поскольку означает почести и благодарность в отношениях дарителя и того, кому преподнесен подарок. Ариунболд вручил шарф первому пастуху, который при этом выглядел неловко и смущался, после чего они вместе подошли к подаренной лошади. Теоретически полагалось, в соответствии с традиционной монгольской церемонией, скрепить дарение, плеснув молока на ближайшее стремя, так как это должно принести удачу и обезопасить путника в предстоящем походе. Но полудикая лошадка, естественно, перепугалась при виде незнакомого человека, держащего трепещущий на ветру голубой платок и сжимающего в руке блестящую серебряную чашу; животное тут же встало на дыбы и попыталось убежать. С некоторым скепсисом я заметил, что сами пастухи ездили на неплохих лошадях, а нам в пользование выделили не самых лучших (а те две, которых преподнесли в дар, были и вовсе старыми и больными). Про себя я с удовольствием отметил, что понял наконец, о чем говорится в пословице «дареному коню в зубы не смотрят».

И вот прошел второй день, а мы все еще оставались на месте, в лагере, и мы с Полом стали привыкать к неторопливой манере монголов вести дела. Все были очень внимательны и добры, а араты в особенности казались пораженными тем, что наш интерес заставил нас добраться в такой удаленный район, как Хэнтэй. Их не удивляло, что наши монгольские спутники, прибывшие из города, интересовались наследием Чингисхана, но вот тем, что два иностранца не только стремятся добраться до Хэнтэя, а еще и хотят освоить монгольский способ верховой езды и монгольский образ жизни, араты гордились.

Нас с Полом накормили самыми вкусными кусками мяса зарезанной до этого овцы и показали, как стреножить лошадь, обвязав поводья вокруг ее передних ног. Для этого нужно было присесть на корточки возле животного, подвинуть передние ноги поближе одну к другой, а потом взять свободный конец сыромятных поводьев и дважды закрутить вокруг ног лошади, чтобы они оказались связаны на расстоянии примерно четырех дюймов друг от друга (10 см), и наконец завязать специальный узел, который при необходимости можно быстро развязать. Как у моряков, умеющих завязывать свои хитроумные узлы, у каждого погонщика имелся особый способ стреноживания коня. Один за другим они показывали свои варианты, и каждый настаивал, что его метод — самый лучший, и все смеялись над нашими неловкими попытками, а мы все больше и больше запутывались от такого обилия совершенно разных способов. В степи, говорили нам, не найти дерева или куста, к которому можно привязать лошадей, когда мы остановимся на привал. А если коню удастся убежать, то на пути он не встретит никаких преград. Теоретически, как я подсчитал, если в Монголии лошадь понесет, то она может проскакать путь, равный расстоянию от Лондона до Рима, не встретив на пути ни единого препятствия, которое могло бы ее остановить.

Пол в последний раз ездил верхом в детстве, и, хотя я его и предупреждал, было заметно, какое потрясение вызвало у него знакомство с монгольским седлом. С виду конструкция не обещала ничего приятного: передний и задний концы этого очень узкого и высокого деревянного седла резко поднимались; оно напоминало седла, обнаруженные в захоронениях китайских императоров. Погонщики очень гордились личными седлами — это были произведения искусства. Седла покрывали красным бархатом, окрашивали резные деревянные детали — чаще в ярко-оранжевый цвет — и за большие деньги заказывали серебряную отделку, а также гвозди с крупными шляпками искусной работы. Шляпки гвоздей, два дюйма шириной и дюйм в высоту, располагались примерно там, где бедра наездника касаются седла, и скакать в таком седле было бы мукой для всякого, кроме монгольских пастухов, проводящих всю жизнь в седле и натренировавших этим свои ягодицы. Конечно же, такие замечательные седла не полагались неопытным членам экспедиции и творческим людям из города. Им приходилось пользоваться обычными казенными седлами, представлявшими собой две стальные дуги, укрепленные на деревянном основании; все покрывал тонкий слой кожи. В таком седле было ничуть не удобнее, чем в седле традиционной конструкции.

Я догадался захватить с собой то самое седло, в котором скакал по маршруту крестоносцев, и теперь это произвело сенсацию. Казалось, я принес невероятную диковинку. Пастухи никогда прежде не видели таких седел и, когда я отвернулся, унесли его и стали примерять на послушную лошадку. Европейские подпруга и стремянные ремни настолько не похожи на оснастку монгольского седла, что пастухи сняли все ремешки и попытались собрать седло по-своему. Через пять минут лошадку оседлали, закрепив седло одним стремянным ремнем, а второй ремень затянули вокруг живота наподобие второй подпруги, на монгольский манер. Когда я показал, как полагается пользоваться таким седлом, все погонщики по очереди испытали его, проехавшись по лагерю туда и сюда и широко улыбаясь.